– Может ты и права. Не мог.

– Вот именно! – Ася назидательно ткнула его пальцем в плечо. – Ленина только не урони!

Варана Макс нес подмышкой, чтобы не привлекал лишнего внимания к их и без того довольно странной компании. Один – в обносках и занавеске, второй – в каком-то подобии военной формы, и Ася – простоволосая, чумазая, в одеяле и огромных сапожищах, так и оставшихся с ней еще от молодого Яна. Что ж, хотя бы они до сих пор не промокли, пусть мостовые и были покрыты по щиколотку снегом вперемешку с водой и, кажется, солью.

Проносившиеся мимо экипажи окатывали прохожих этой же мокрой и очень холодной субстанцией.

– Где мы? – спросила Ася, окликнув отца.

Тот шел очень уверенно, будто бы зная, куда.

– Доберемся – объясню, - бросил доктор. – Пока не кричи так громко по-русски. Не стоит.

Ася, раскрыв рот, глазела по сторонам. Город был ярким и очень красивым, старинные здания щедро подсвечены, витрины магазинов сияли – там были и наряды (по ее мнению, устаревшие лет эдак на двести), и посуда с целыми картинами, и вовсе что-то экзотическое.

– У вас всегда так? – тихо спросила она у отца.

Отец в задумчивости изучал витрину, на которой выставили какие-то жестяные банки с изображением негров, тащивших на спинах огромные корзины.

– Смотря где, - пожал плечами доктор. – В столице – конечно.

Ковальский, выражением лица мало отличавшийся от Аси, тоже разглядывал диковинки. Правда, он прилип к книгам, которые украшали соседний магазин.

– Жаль, денег нет, - вздыхал Макс то и дело.

Напоминать ему, почему так случилось, отец, к счастью, не стал. Кажется, несмотря на все свои возмущения, он рад был оказаться на родине.

Какое-то время они шли по одной из таких улиц, потом срезали через парк. В парке Ася чуть не упала, потому что раскрыв рот, сморела на людей, катавшихся на коньках посреди большой, окруженной деревьями площадки. Северяне и северянки – все похожие на отца, как братья и сестры, смеялись, пили глинтвейн, терли вязаными цветастыми варежками раскрасневшиеся от мороза щеки. От варежек Ася бы тоже сейчас не отказалась.

– Надеюсь там, куда мы идем, будет тепло, - пожаловалась она.

Макс фыркнул.

– У северян другое восприятие температуры, - вздохнул он. – Для твоего папы сейчас максимум прохладно.

– Но мороз градусов двадцать пять, а то и все тридцать!

– Именно, - согласился Макс. – И я уже так замерз, что стал почти как твой ящер.

Сорьонен, увидев, что они отстали, махнул рукой и поторопил.

– Мы должны добраться прежде, чем вы тут окончательно застынете, - крикнул он. – И прежде, чем меня кто-нибудь узнает, - добавил значительно тише.

Парк, наконец, закончился, сменившись менее нарядными и оживленными, но тоже очень солидными улицами. Ася шла мимо особняков – по-другому едва ли получилось бы назвать эти здания, каждое размером едва ли не со школу.

Отец ускорил шаг. Ковальский, стуча зубами, поудобнее перехватил Ленина, потом взял за руку Асю и тоже добавил скорости. За это девушка была ему очень благодарна – она сильно замерзла и очень хотела оказаться хоть где-нибудь.

Возле одного из огромных домов – этажа на четыре, не меньше, окруженного собственным парком, доктор остановился. Внимательно огляделся, потом потянул на себя тяжелую створку кованых ворот.

– Не выгонят нас отсюда? – сопоставив вид дома с собственным, уточнила Ася.

– Надеюсь, что нет, - вздохнул отец. – Главное, чтобы кто-то из хозяев меня еще помнил.

Оказалось – помнили. Даже слуги, которым, по хорошему, следовало прогнать подальше их небольшую компанию оборванцев. Вместо этого оборванцы оказались в гостиной у огромного жарко пылавшего камина, с горячим кофе и свежими булочками. Появилась и хозяйка – темноволосая женщина лет сорока, стройная и очень бледная.

– Южанка?
– очень тихо спросил Макс у отца.

– Де ля Серна, - кивнул доктор. – Ныне баронесса Мартин.

Ася вытаращила глаза. Баронесса Мартин? Интересно, кем она приходится послу Гондураса? И где в таком случае он сам?

– Как ваш сын? – вежливо поинтересовался Сорьонен.

Женщина вздохнула и опустила взгляд.

– Особых изменений нет, капитан. Он поступил в академию в этом году, пишет, что ему все нравится. Болезнь не прогрессирует.

Она говорила по-немецки с акцентом, таким сильным, что его заметила даже Ася, в своих познаниях этого языка не продвинувшаяся дальше «хэндэ хох» и «ахтунг». И если бы Макс не переводил ей шепотом, вообще не понимала бы, о чем идет разговор.