Помолчала и сказала вроде бы совсем о другом:

— Немногословные люди кажутся более умными, чем они есть.

И тут же пряча улыбку спросила:

— А как вы организуете вечер?

«Организуете» — это было сказано не без язвительности, но Семен не обиделся.

— А вот приду и напьюсь в одиночку.

— Почему же в одиночку? Неужели вы до сих пор не завели друзей, хороших знакомых?

Нет, не завел. Он был, как засохший дуб — с глубокими корнями (домами), без веток и зелени (без друзей, без прочной связи с миром). Он улыбнулся этому наивному сравнению с дубом, которое пришло вдруг ему в голову.

— Зря вы улыбаетесь. По-моему, ничего тут веселого нет. Вот что. Будет скучно — приходите в филармонию.

И он пришел. Неловко задевая кресла, цветы, не зная куда деть руки и от смущения надуваясь и развязно пошатываясь, он прошел по залам, выискивая Елену. Он был почти уверен, что она с кем-нибудь из мужчин — к такой женщине должны все липнуть, но Елена была с подругой. Он даже приметил издали, что мужчины не очень-то поглядывают на Елену и приглашают на танцы больше ее подругу — вертлявую девушку-хохотушку, и Семен поражался их вкусу.

Сам Земеров не умел танцевать и сейчас не мог избавиться от глупого чувства собственной неполноценности. Он выждал, когда Елена осталась одна, и подошел к ней. Она оживилась, с некоторым утаиваемым любопытством смотрела на него. На Земерове был хороший костюм, модные ботинки, но выглядел он все же как-то неважно: и галстук слишком широк, к тому же съезжает на бок, и рубашка совсем не подходяща по цвету к костюму, а главное, неловок, держится скованно.

— Чего же вы, Елена Мироновна, без ухажера? — спросил Семен и удивился вульгарности своего голоса.

«Почему мои слова глупее моих мыслей?»

— А вам кажется, что я непременно должна быть с ухажером? А? Расскажите хоть, как вы живете. Все хозяйство свое расширяете. Эх, Семен, Семен!

Елена, еще когда шла с демонстрации, настроилась по отношению к Земерову игриво-насмешливо и до сей поры не могла избавиться от этого.

А Семен возликовал. Она впервые назвала его Семеном, да еще с какой-то теплой интонацией.

Она рассказала немножко о себе. Родилась в Ленинграде, в семье врача. Родители зовут домой, но Елена хочет еще года два-три пожить в Сибири — здесь хорошая практика, а там видно будет. Между прочими разговорами сообщила, что выходила замуж, но, пожив полгода, разошлась и сейчас замужество кажется ей давним тяжким сном.

Семен сказал, смеясь: в ранней молодости он почему-то считал всех интеллигенток, особенно городских, распутными.

Елена попыталась выяснить, чем он занимается последние дни. Семен понял, к чему она клонит, и небрежно ответил, что не собирается намертво прицепляться к хозяйству и, если потребуется, все бросит и уйдет. Елена, в свою очередь, поняла, к чему клонит Семен, и заговорила о другом. Нет она не хочет сближения, и он подумал, что в который уже раз доброту ее и участие принимает за попытку сблизиться с ним.

Они вместе слушали концерт. Щука держался на сцене молодцом. В антракте он поймал Семена за руку.

— Хозяин решил оторваться от неотложных хозяйственных дел. Слушайте, голубчик, а чего бы вам в самодеятельности не поучаствовать? Ведь вы же недурно играете на гитаре. Я слышал.

Да, было как-то… Увидел Семен у новых квартирантов гитару. Провел пальцем по струнам. Звучная. Брала его в тот день непонятная грусть, и играл он, помнится, с удовольствием. И все мечтал, чтобы услыхала Елена.

Он провожал Елену. Говорили мало. У Семена был какой-то натужный голос (такой голос тяжело слушать), и Семен, как ни старался, не мог его изменить. Он очень чинно держал ее под руку, понимая, что эта чинность немного старомодна и смешна.

Возле дома Елены Семен сказал:

— А в поселке, где я раньше жил, сейчас уже холодище, наверно. Вьюги там. Скажите, а вы любите вьюги? И я тоже почему-то. Особо, если морозу большого нету. А вообще-то мало кто любит. Слушайте, а давайте поедем куда-нибудь на север, — добавил он неестественно бодро.

Она промолчала.

Человек этот то казался ей совсем чужим, а то был вроде бы удивительно близок.

Он на диво трудолюбив. Если б с таким же рвением он взялся за учебу.

Семен чем-то напоминал отца. Она долго думала, чем. Мягкостью характера? Да. Но у отца это казалось проявлением интеллигентности. А тут воспринимается, пожалуй, как слабость. Трудолюбием?.. Отец тоже все время находил себе работу. Но у того она была благородной, осмысленной. Как и Семен, все торопился, нервничал. Ходил к больным даже в выходные. Ночами стучали: «Мирон Константинович, помогите!» И он нахлобучивал на глаза старомодную шляпу. Жили в общем-то бедновато. Но Елена не помнит, чтобы когда-нибудь был разговор о зарплате.