Тот дернулся — имя испугало его. Проговорил с усилием:

— Разве Симка будет ждать?.. И-эх ты! — опять с огорчением воскликнул он, повозившись, постукав сапогами об пол. — Собирался ведь я смыться из волости. Завтра бы и покатил в город, там по чугунке и — будь ты проклята вся эта жизнь...

Костя опять шевельнул его рукоятью. Вот теперь он признался неохотно:

— На базаре покупаю пироксилин. Патроны выменял на брючную материю. А материю они дали, из банды. Везти надо было еще вчера или сегодня к полудню. В сушилку Мышковых, у Андронова. Кто ждать там будет, не знаю. Разные бывают. У них связных много.

— Думал, верно, на деда Федота?

Филипп выругался тоскующе, проворчал:

— Всё уже узнали... И-эх ты...

— Банда где скрывается сейчас, знаешь?

Теперь тот даже рассмеялся злобно, скривил рот:

— Думаешь, они мне докладывают?

Он обернулся на стук двери, и глаза его при виде Саньки Клязьмина, вставшего на пороге, вылупились:

— Это что ж, товарищ Пахомов? — заикаясь даже, спросил он Костю. — Этот самогонщик...

— Был самогонщик... — ответил Костя. — Давай подымайся, бери патроны с пироксилином и поедем в Андроново.

В сушилке, затопленной со всех сторон весенними водами, было пусто. Внутри, сквозь земляной пол, тоже проступала влага — пахло сыростью, плесенью, гарью. Дверцы в «боровах» были распахнуты, и топки чернели угрюмо. Несгоревшие головни в них казались обломками зубов, покрытых пеплом и ржавой золой.

Лошадь оставили поодаль, привязанной к кусту молодых березок. Сами расположились у одной из топок. Кое-как разожгли огонь и стали ждать, молча, ежась от порывов ветра, вольно гуляющего по сушилке. В открытую дверь виднелась равнина, все так же мерцающая и дрожащая, подступающая на горизонте к селу Никульскому. Поблескивали в лучах оседающего солнца купола церкви. Белесоватые тучи, смыкаясь, пеленали их и, как бы не выдержав тяги, опускались на холмы, на крыши крестьянских изб.

Филипп вроде как был безучастен к тому, что случилось, и, смежая глаза, подремывал. Только раз, точно разбуженный кошмарным сном, вспомнил опять свое:

— Эх ты... Как был в городе, подумал смыться. Мол, брошу лошадь у вокзала, сяду в вагон и укачу. Ищи ветра в поле. Да и чего меня было бы искать.

И глянул на Костю, ожидая от него ответа. Костя не отозвался, а Санька нагнулся к куску доски, стал обламывать лучину. Этот хруст заставил Филиппа нервно потереть руки. Может, ему в треске послышались выстрелы. Прибавил глухо:

— Конечно, чего теперь... Мне всегда так в жизни. Не столько везет, сколько не везет...

— Помолчи лучше, — посоветовал Костя. — Будет время у тебя еще говорить.

— Хорошо-хорошо, — торопливо отозвался Филипп и опять потер руки.

Часа через полтора на тропе, ведущей к Андронову, показалась лошадь. Еще издали послышалась унылая ругань возницы.

— Это не Симка, — приглядываясь, сказал Филипп. — Это Шаховкин Егор, бывший урядник. Уж не он ли за патронами?

— Из «темняков», что ли? — спросил Костя.

Филипп подумал немного, признался:

— Из «темняков».

— Выйдешь и спросишь, куда Шаховкин собрался ехать, если и верно он за патронами. Да не примись мычать или сигналы светить глазами, — предупредил Костя, покачав в ладони кольт. — Наше дело такое — и о себе надо думать.

— Это не беспокойтесь, товарищ Пахомов, — пообещал Филипп. — Понимаю сам, что к чему. На днях вон дезертира гнал в уезд, так же наказывал рот держать закрытым...

Он вышел на улицу, встал против двери, с заложенными за спину руками. Зачавкала грязь под копытами, завизжали втулки, и весь этот шум покрылся басом Шаховкина:

— Какого же черта ты, Филипп?.. Второй раз еду в сушилку. Вчерась был... Привез патроны да пироксилин?

— Привез... Ты, что ли, доставишь?

— Ты, что ли, — зашлепали шаги по воде. — Черт бы брал...

— А куда повезешь?

— И это не твое дело, — опять заорал Шаховкин.

Он появился на пороге в распахнутой шубе, сбитой на затылок каракулевой шапке. На лбу темнела прядка коротко стриженных волос, лицо было багровое от ветра. Вот он увидел Костю, Саньку и подался назад.

— Заходи, Шаховкин, — сказал Костя, держа руку с кольтом на колене. — Погрейся у топки. Оружие есть — выкладывай...

— Какое же у крестьянина оружие, — наконец-то вымолвил растерянно Шаховкин.

Он оглянулся на Филиппа, тяжело ступая, прошел к топке, присел на корточки. Вглядевшись в Саньку, сказал умышленно бодро:

— Эге-ге. Да это Саня Клязьмин из Игумнова. Батьку твоего и мать хорошо знаю... И тебя, паренек, — обернулся он к Косте с фальшивой улыбкой, — тоже вспомнил. — В трактире мы толковали...