Странно, но в лабиринтах его глаз происходила непонятная мне борьба, которая, казалось, нервировала его больше, чем я. Хотелось спросить, в чем, черт возьми, его проблема, но, учитывая тему, лучше промолчать.

Андрас молча вытащил из кармана куртки маленький белый сверток и бросил его мне. Я поймала его, прежде чем он ударился об мою грудь. Внутри лежали таблетки от температуры.

– Это…

– От Кармен.

– От Кармен?

Но лекарство в аптечном пакете… Андрас что, за дурочку меня принимает?

Я сердито посмотрела на него. Он сделал то же самое.

Он словно бросал мне вызов, подначивал возразить, сказать, что таблетки не от Кармен, а… Он смотрел на меня таким пронзительным взглядом, что, если я заикнусь об этом, мне точно несдобровать, поэтому я промолчала. Раздраженная, посмотрела на коробочку, открыла ее и достала таблетку. Держа ее на ладони, я посмотрела на него снизу вверх.

– А теперь что не так?

– Я не могу… без воды.

Андрас зыркнул так яростно, словно хотел задушить меня подушкой и потом еще попинать ногами. На мгновение мне показалось, что он собирается открыть мне рот, как непослушной собаке, и затолкать таблетку в глотку. В следующую секунду он повернулся и вышел из комнаты. Я слышала, как он хлопнул дверцей кухонного шкафчика, не щадя старой мебели, затем вернулся со стаканом воды и грубо сунул его мне в руку, как будто я была огромной занозой в его заднице.

– Теперь все в порядке? – прошипел он голосом, похожим на зловещее рычание гиены.

Я уставилась на него, нахмурившись.

– Да, спасибо.

Я положила таблетку в рот, а Андрас отошел на несколько шагов, повернувшись ко мне спиной. Я сделала большой глоток, наблюдая за ним. Сердце билось в ритме, который совершенно не соответствовал моим тяжелым мыслям. Как и всегда, оно меня не слушалось.

Мне было не по себе. Как вести себя с человеком, который видел меня уязвимой, особенно если этим человеком был Андрас?

Более того, его поведение отзывалось в моей душе непонятными всполохами света, рождавшими приятное чувство покоя. Есть что-то… привычное в исходившем от него аромате, который я теперь узнала бы среди тысячи других, и что-то нелепое, сокровенное и подлинное в легкой дрожи, пронизывающей мою грудь при мысли, что он здесь.

В Андрасе было что-то притягательное, от чего с убийственной сладостью сжималось нутро. Вот бы он еще чуть-чуть побыл со мной…

Я стиснула зубы, чтобы не показать ни одну из своих несуразных трещинок, и нервно сглотнула. Впервые мне захотелось убежать от себя, что-то сказать, заполнить тишину.

Неожиданно это сделал он.

– Где твой отец?

Я резко повернулась к Андрасу. Он прислонился к стене, скрестив руки на груди, и окидывал взглядом комнату, словно гепард во время охоты, словно он только что не задал мне очень личный вопрос. Я слишком хорошо знала этого парня, чтобы не понимать, что он нагл, как сорока, но в его тоне я уловила ноты, созвучные моей боли, глухой отзвук понимания.

Я никогда не прогибалась, никогда ни перед кем не вставала на колени, но теперь я чувствовала, что очень устала и больше не могу нести на себе даже тяжесть собственной гордости.

– Где-то в Австралии. Со своей семьей.

– Он знает, что происходит?

Нет, наверное. Хотя, зная маму, все это несложно себе представить.

– Он… с нами не общается.

Чуть наклонив голову, Андрас рассеянно разглядывал шкаф. Как и всегда, он был красив. И как всегда, имел вид бесстыдника, изгнанного из Эдемского сада за то, что он имел наглость утверждать, будто видел сады и получше, но умел, когда нужно, скрывать разочарование за непроницаемым взглядом.

– Ненавидишь его?

Этот вопрос прозвучал на октаву ниже. Я отвернулась от Андраса и уставилась на свое искаженное отражение в стакане, сжимая его пальцами.

– Нет, – тихо сказала я.

Это правда. Мне следовало бы презирать отца за то, что он так поступил с мамой, и винить его, но я этого не делала.

Я не обижалась на него, у меня к нему вообще никаких чувств нет, я никогда о нем не вспоминала. Возможно, в этом и заключалась самая жестокая месть.

Я представляла его себе испуганным пареньком, слишком маленьким и незрелым для серьезных жизненных решений, а не монстром, который от меня отрекся. Да, у него своя семья, но со временем я поняла, что связь между родителями и детьми – это нечто сложное.

Нет, я ничем не пожертвовала бы ради него. И ничто не привязывало меня к нему, даже ненависть.

– Им было по семнадцать, когда моя мама забеременела, – тихо пробормотала я, не понимая, зачем это говорю. Слова вырвались из меня сами по себе, побуждаемые чем-то, что, казалось, мне не принадлежало. – Он… испугался. Они даже еще не закончили старшую школу, и он не хотел становиться отцом. Жизнь – одна из тех вещей, которые случаются с тобой, когда ты меньше всего этого ждешь, – заметила я с ноткой сарказма, потому что именно так он, должно быть, подумал, когда я появилась на свет. – Он оставался с ней на протяжении всей беременности. Поддерживал ее, в том числе и финансово, привез в больницу и следил за тем, чтобы у нее всегда имелось все необходимое, обеспечивал комфорт. Через несколько месяцев после моего рождения он уехал в Англию, чтобы продолжить учебу.