В моей жизни только один человек смотрел на меня совсем другими глазами: племянник Тома.

Его звали Мэтью. Он приехал в наш город, потому что за лихачество на машине одноклассника его отстранили от занятий, родители сильно на него разозлились и отправили в ссылку к дяде. Он прожил у него несколько месяцев, время от времени заходя в казино, где я отчаянно пыталась заработать несколько банкнот, убирая со столов и намывая пол в коридорах. Мне тогда исполнилось семнадцать.

Я помнила его карие глаза, его запах – смесь крема для бритья и сладкого пота, его торопливые, теплые руки.

Когда он прикоснулся ко мне в неоновом свете туалета с голыми стенами, я закрыла глаза и представила, что я – это не я.

Что эти ладони, огрубевшие от зернистого дешевого мыла, которым я, сдирая кожу, натирала руки после того, как убирала мамину рвоту, не мои. Это не от меня пахнет лекарствами и чужой страшной болезнью, которая в каком-то смысле заражала и убивала и меня тоже.

Я не разрешала Мэтью трогать грудь: боялась, что он дотронется до шрама под ребрами, что равносильно прикосновению к душе, а в тот момент мне не хотелось думать о незаживающих ссадинах, которые обязательно напомнили бы, как мне плохо.

Однако он несколько раз спускался ниже.

Несмотря на строптивую неуступчивость, оберегавшую мой непокорный дух, впервые в жизни, вцепившись ногтями в одежду Мэтью, я вырвала у мира ощущения, которые принадлежали только мне.

Мне!

Да, грязные, да, стыдные, но мои. Без пелены на глазах призрака, без отравленного ядовитой кровью сердца. Я вонзилась в свои ощущения зубами, перечеркнула все остальное, чтобы быть только ими.

Это был побег. Отчаянная потребность чувствовать себя нормальной. Наш с ним секс не был полноценным, но в тот момент я, всегда боявшаяся доверять миру, казалась… кем-то другим, обычным человеком.

Семнадцатилетней девушкой, которая могла совершать глупости, ошибки, могла о них сожалеть или развеять тоску хотя бы в стенах узкого туалета в казино.

– Вот почему ты приехала в Филадельфию. – Андрас внимательно наблюдал за мной, его лицо было прибежищем света и тени. Я почувствовала, как его взгляд проникает туда, куда доступ воспрещен, и опустила глаза, подтверждая его слова.

Он приблизился, и от уязвленной гордости неприятно кольнуло в сердце. Я испугалась, что в эту минуту он жалел меня, считал несчастной, достойной сочувствия – даже со стороны такого человека, как он.

– Такое ощущение, что ты тащишь на себе всю тяжесть мира, – сказал он необычно тихим голосом. Потом взял у меня из рук стакан и поставил его на тумбочку. В его жестах всегда есть что-то властное, резкое, что делает их утверждениями, а не вопросами. – Если продолжишь взваливать на себя ответственность за чужие ошибки, в конце концов сломаешься.

Андрас положил руки мне на плечи и надавил на них, укладывая меня на кровать, словно я была несчастной девочкой, которой нужен отдых. Но в последний момент я стиснула зубы и схватила его за рубашку. Он удивленно вскрикнул, когда я потащила его за собой. Я перевернула его на спину, и кровать заскрипела под тяжестью его тела. Он упал на смятое одеяло и шумно выдохнул, всколыхнув прядь у лица.

Андрас с изумлением посмотрел на меня, когда я склонилась над ним, упершись руками в матрас. Мои черные как смоль волосы соскользнули ему на грудь.

– Не обращайся со мной так, будто я хрустальная. – Слезы снова подступили к глазам. От осознания собственной беспомощности я чувствовала себя еще более злой, обиженной и надломленной, чем на самом деле. – Я не кукла, которую можно жалеть. Не хочу, чтобы ты так на меня смотрел.

«Не смей», – пригрозили ему мои глаза, ониксовые колодцы, из которых прямо в уголок его рта упала гневная слеза – доказательство слабости, которую я всегда пыталась скрывать от людей.

Его взгляд встретился с моим. Андрас приоткрыл полные губы и слизнул соленую капельку языком. У меня все внутри перевернулось. Я представила путь этой бесстыжей слезы к подбородку по щеке от влажных ресниц. Я внутренне содрогнулась от ужаса при мысли, что могу почувствовать, как беззастенчиво она скользит по моей коже, чтобы так же нахально проскользнуть на его губы.

– Как ты хочешь, чтобы я на тебя смотрел?

Его ласковый, но беспощадный грудной голос проник в мою плоть.

Демонические глаза светились ожиданием, вызовом и вероломным лукавством. Я собиралась ответить, но свирепый зверь в моем сердце прорычал ответ, заглушив голос разума.

Как на что-то, что ставит тебя на колени.

Крики и царапающие когти, этот опьяняющий запах, который невозможно выкинуть из головы, потому что знаешь, что другого такого, как он, ты не почувствуешь даже на пороге ада.

Как что-то, от чего захватывает дух, и потому ненавистное. Что-то настолько маленькое, что оно прячется в трещинках на твоей коже, а ночью ты снова его видишь, обернувшееся приятным сном или кошмаром.

Я хочу, чтобы ты смотрел на меня так, словно я самое жалкое существо, которое ты когда-либо видел, но в то же время единственное, от которого ты не можешь избавиться.