А глаза… глаза были двумя яркими, сияющими циклонами.

Он посмотрел на меня, и я не смогла понять его взгляд: столько в нем смешалось сильных, противоречивых эмоций, что я не знала, как их связать воедино.

Но одна кричала громче остальных – яркая и пламенная, я распознала ее только тогда, когда Андрас стиснул зубы, а его глаза потемнели.

Это была ненависть.

Такая неистовая, она будто взорвалась в комнате, выплеснувшись из его зрачков и сгорев в костре царапин и злобы. Я вздрогнула и в замешательстве отпрянула.

Мне показалось, что это чувство кричит, разрывает грудь когтями, причиняет себе боль, а затем изливается на меня.

Я ничего не смогла сделать, когда в следующий момент Андрас схватил куртку и ушел.

Я только слышала, как его шаги эхом отдавались за стеной, а затем дверь захлопнулась с таким грохотом, что затрещала на петлях.

Но его присутствие все еще ощущалось. Им пахли простыни.

И я… я не могла понять, что, черт возьми, произошло.

Благодарность – маленькое мерзкое семечко в почве души.

Она прорастает, пускает корешки, и от нее невозможно избавиться. Иногда она заставляет тебя чувствовать себя несчастной дурочкой, насмехается над тобой, насылая приступы прекраснодушия и заставляя периодически задумываться, не виновата ли ты в чем-нибудь.

В моем случае даже больше, чем в чем-нибудь.

С того дня я ни разу не видела Андраса. Не встречала его ни в клубе, ни в доме, что было удивительно, учитывая, как часто я с ним сталкивалась раньше. Не избегал ли он меня намеренно? Через некоторое время я пришла к выводу, что, вероятно, так оно и есть.

Мне следовало бы обрадоваться. По крайней мере, почувствовать облегчение, ведь именно этого я всегда и хотела.

Но в этот раз… Воспоминания о его языке, руках, о том, как он двигался подо мной, вызывали желание вцепиться зубами в подушку и закричать.

Мне хотелось искусать себе руки, содрать с себя кожу, еще хранившую его запах, а затем крепко прижать к себе, чтобы снова терзаться, вдыхая его аромат. Мне хотелось стереть его аромат отбеливателем. Каждую ночь в голове крутился бесконечный фильм, и я снова и снова переживала те мгновения.

Больше всего мне хотелось забыть, как он на меня посмотрел, уходя. Однако это семечко все равно проросло в моем хаосе. Как я ни старалась, не могла выкинуть из головы события того дня.

Он отнес меня в спальню, он остался со мной на ночь, он купил мне лекарство и не хотел в этом признаваться.

Ключ от моего сердца был только у одного человека – у женщины с ультрамариновыми глазами, доброй душой и такой же улыбкой, как у меня. И он не только загородил меня от нее, когда я была слишком шокирована, чтобы отреагировать, но и позвонил Сергею, чтобы тот забрал ее, отвез обратно в центр и передал докторам.

«Если бы я рассказала тебе обо всех случаях, когда он тебе помог…»

Почему?

– О, доброе утро, дорогая!

Вынырнув из раздумий, я крепче сжала сверток, который держала в руке, и подняла голову. От холода у меня покраснел нос и слезились глаза. Потребовалось некоторое время, чтобы в свете позднего утра узнать в пожилой женщине, закутанной в толстый шерстяной шарф, Кармен.

– Доброе утро, Кармен. С сочельником!

Она улыбнулась и, опередив меня, открыла дверь нашего многоквартирного дома. В последний раз, когда мы с ней виделись, Кармен сказала, что собирается провести Рождество со своими внуками в Мэриленде. А я тогда сказала, что в праздник останусь дома.

Мы вошли в подъезд. Я надеялась, что Кармен спешит и не станет отвлекать меня болтовней.

– В эти дни в городе творится такая суматоха, – начала она, разбивая мои надежды. – Ты заметила? Все как будто с ума посходили. В последнюю минуту бегают покупают подарки, угощения для родственников, которые приезжают толпами…

Я слушала Кармен вполуха, сосредоточив внимание на том, чтобы удержать пакет с тортом в вертикальном положении.

Я возвращалась из клуба, где мы с коллегами обменялись поздравлениями, поскольку заведение закрывалось на несколько дней. Поели пирожных, выпили коричного ликера, а по дороге домой, воодушевленная, я купила маленький тыквенный торт.