Вероятно, я ошибаюсь, проецируя свои ожидания на других людей. Симбиоз, который был у меня с мамой, не мог быть примером, и все же я не могла отделаться от привычки протягивать родственные связи между незнакомыми мне людьми.

Глаза заскользили по кухне и остановились на металлическом продолговатом блестящем предмете, лежавшем на стойке, – на ножницах, которыми этим утром я открыла пачку печенья.

Во мне забурлили смутные ощущения. Реальность отдалилась, со дна души поднималось острое чувство. Сердце ускорило бег, в венах толчками запульсировала кровь.

«Отдай их мне!»

Я зажмурилась и со всей силы оттолкнула от себя это воспоминание. Спазмом перехватило горло.

Две половинки моего сердца поскрипывали: одна – от страха, другая – от любви, и обе – от раны, оставленной во мне в тот день в конце ноября.

Я оторвалась от стены и побрела в ванную. Там встала под душ и позволила пару укрепить мои легкие, очистив их от тревоги. Прислонившись лбом к кафельной плитке, под потоком воды я немного пришла в себя.

Никогда больше.

Никогда больше, никогда больше, никогда больше.

Когда я вышла, голова гудела. Я высушила волосы, влезла в пижаму, быстро чего-то съела и забралась в постель.

Было только девять вечера, но мое уставшее тело просилось под теплое одеяло.

Положив на подушку тяжелую голову, я не смогла представить, что хотела бы увидеть во сне этой ночью. Доминировало одно желание – погрузиться в темноту и позволить ей вобрать все плохое.

Я уже засыпала, как вдруг услышала пронзительный звук сигнализации.

Поморщившись, я обвела комнату затуманенными глазами и только тогда поняла, что это не сигнализация, а детский плач. Я зарылась с головой в одеяло, решив заснуть во что бы то ни стало. Не могло же это продолжаться вечно… Я несколько раз перевернулась с боку на бок, пытаясь игнорировать плач. Нахлобучила на голову подушку, но протяжный пронзительный вой не становился более терпимым.

Черт возьми, какие же у нее должны быть легкие, чтобы так орать?

Я покряхтела, чувствуя, как во мне растет раздражение. Всему виной усталость, хотя такое испытание было бы невыносимо для любого.

Почему он ее не успокаивает? Чего он ждет? Божьей помощи?

Мне не хотелось сталкиваться с ним, не хотелось даже видеть, но подумала, что он устроил это специально. Я даже была в этом уверена.

Спустя несколько долгих минут беспрерывного плача за стенкой я решила, что с меня хватит.

Взбешенная, откинула одеяло и встала с кровати. Сунула ноги в тапочки, вышла в коридор и без всякого стеснения ударила кулаком по соседней двери, а потом еще и еще.

Я остервенело колотила по двери, вымещая на ней злость, которую с большим удовольствием выместила бы на его противной роже.

Когда дверь наконец открылась, я чуть ли не скрипела зубами от негодования.

– Ты, черт тебя возьми… – не договорила я, остальные слова застряли у меня в горле.

На пороге предстала гора мышц. Излучавший агрессивную силу голый торс вкупе с двумя мощными плечами наверняка произвели бы неизгладимое впечатление на любое существо женского пола. Богатую мускулатуру обтягивала гладкая кожа, которая, казалось, выпускала из пор примитивную энергию этого качка.

Я застыла на месте. Дыхание сбилось. Я не помнила, зачем сюда явилась и что собиралась сказать, и обо всех правилах приличия тоже забыла.

– Кое-чего я все-таки до сих пор не понимаю, – пробормотал он сердитым тоном.

Я внутренне содрогнулась. Андрас смотрел на меня сверху вниз. Темные волосы, свирепый взгляд…

– У тебя отсутствует чувство самосохранения или ты просто тупая?

Я вздрогнула всем телом, резко отступила и чуть не запнулась о свою же ногу, но устояла. Каждая частичка моего тела приняла защитную позу.

Злоба, которая меня сюда привела, усилилась. К ней примешалось еще какое-то бурлящее чувство и обдало мое лицо горячим паром.

– Ты что, не слышишь сирену в своем доме? – рявкнула я осипшим голосом.

Я с трудом заставляла себя смотреть ему в глаза, потому что у меня в голове поднялся шторм. Я сдерживалась изо всех сил, чтобы не пялиться на его скульптурное тело, не уступить безумному импульсу, сейчас кипятившему мне кровь.

Он нахмурился и оглядел меня с ног до головы.

Только в этот момент я заметила белые беспроводные наушники в его ушах и поняла, что, он, наверное, тренировался и, видимо, не услышал, что девочка плачет. А когда я задубасила по двери, наверное, почувствовал какую-то вибрацию и наконец услышал ее пронзительный плач. Однако моя злоба победила детский рев – он пошел не к девочке, а к двери.