— Очень хорошо, — царь выпрыгнул из экипажа и прошелся по усыпанной гравием дорожке к входу, — похоже, что и его наши люди построили, уж очень на Петергоф похоже.

— Не совсем так, — ответил губернатор, — спроектировал его поляк Ян Кубицкий, но заказчиком все же был наш человек, великий князь Константин. Сейчас у нас по плану обед, а затем большое совещание по разным вопросам… приглашено двадцать пять человек.

— Мне этот план нравится, — заметил царь, — дайте список приглашенных, поизучаю во время обеда…

— Ну, допустим, про Болеслава Пруса и Генриха Сенкевича я слышал, это известные писатели, — сказал царь по окончании обеда, — а кто такие Михаил Бобжинский и Юзеф Пилсудский?

— Первый это один из самых популярных польских историков, — ответил Шувалов, — причем объективных историков, он не из тех, которые проливают крокодиловы слезы по былым временам, а пытается разобраться в том, как поляки пришли к нынешнему состоянию…

— Это достойно, — похвалил его Александр, — надо будет послушать, что он выскажет.

— А второй, — продолжил губернатор, — один из лидеров оппозиции, руководитель так называемой Польской социалистической партии… я слышал, что вы, государь, недавно встречались с аналогичными людьми в России, вот и подумал, что будет интересен польский взгляд на это… но если вы возразите, я немедленно вычеркну Пилсудского из списка.

— Нет, что вы, — открестился царь от такого предложения, — пусть остается — посмотрю хоть вживую на людей, недовольных властями. А вот еще на слуху такие польские фамилии — Адам Мицкевич и Фредерик Шопен…

— К сожалению, оба они уже умерли, государь, — склонил голову Шувалов, — так что присутствовать никак не смогут.

— Жаль… полонезы и мазурки Шопена у нас часто на балах играли… а у Мицкевича мне больше всего запомнилась поэма «Конрад Валленрод» про крестоносцев. Однако, давайте начинать наше совещание, если народ собрался — кто выступит со вступительным словом?

— Это я хотел предложить вам, государь, — слегка смутился губернатор, — мои помощники даже набросали примерные тезисы выступления, — и он протянул царю небольшой листочек с текстом.

— Хорошо, — вздохнул Александр, — пока присутствующие рассаживаются, я немного вникну в суть, — и он начал читать то, что написали помощники.

— Господа, — царь встал, когда все расселись и успокоились, — мы собрались здесь с тем, дабы обсудить наболевшие вопросы и наметить пути дальнейшего развития. Ни для кого не секрет, что во взаимоотношениях центральной российской власти и населения Привисленской губернии имеется некоторое напряжение, что не может не вызывать озабоченности с обеих сторон. Призываю вас, господа, высказываться прямо и без обиняков, не опасаясь никаких последствий от своей критики… но призываю все же держаться в рамках и критиковать конструктивно, а не огульно…

Шувалов сильно удивился, потому что царь не использовал ни одного тезиса из его меморандума, но виду не подал — царь всегда прав. А остальные присутствующие сильно оживились, в зале начался некоторый гул, а потом руку поднял Михаил Бобжинский (перед каждым на столе стоял бумажный прямоугольник с его фамилией).

— Прошу вас, господин Бобжинский, — предоставил ему слово Александр, усаживаясь на свое место.

— Михаил Бобжинский, — счел нужным повторить он содержимое бейджика, — профессор Ягеллонского университета, историк, до недавнего времени был депутатом Галицкого сейма во Львове, а сейчас преподаю в Варшавском университете. Автор десяти изданных книг по истории Польши.

— Послужной список достойный, — кивнул царь, — продолжайте, господин Бобжинский.

— Ни является секретом, ваше величество, — начал он с поклона в сторону председательствующего, — что в сердце каждого поляка живет историческая память о временах могущества польской державы, которая простиралась от Балтийского до Черного моря и была одним из основных акторов европейской истории на протяжении четырехсот лет… Однако, время идет, реалии изменяются — в конце концов пала и Римская империя, и Византия, хотя они тоже были очень могущественными на протяжении полутысячелетия. Подошел к концу и золотой век Речи Посполитой, причем страна оказалась разорванной на три приблизительно равные части.

— Римская империя, — напомнил ему Шувалов, — оказалась разорванной на гораздо большее число частей.

— Вы правы, — на секунду замешкался Бобжинский, но тут же подобрал нужные слова, — но все же распад Рима был очень давно и успел стереться из памяти народов. В отличие от распада Польши, которое произошло всего сто лет назад… так вот — разделение людей, говорящих на одном языке, исповедующих одну и ту же религию и совсем недавно по историческим масштабам соединенных в одном государстве, это, мягко говоря, неправильно и несправедливо…