Красть хлеб — это даже не кража, —

Слова — будто тень на плетень...

В кармане, замазанном сажей,

Он прячет украденный день.

На улице в гетто играет шарманка.

Душа то в аду, то в раю.

И кружатся тени с утра, спозаранку,

И кто-то застыл на краю.

На улице в гетто танцуют со Смертью

Лишь тени — под старый мотив.

И сны, словно листья, несет круговертью,

Былое на миг возвратив...

Шпик свистнет, собака залает —

Он знает: ему повезет:

Ведь если воришку поймают —

Кто матери хлеб принесет?

Скользит он и ловко, и смело,

Но лишь пустота впереди —

И прежде, чем выйти на дело,

Он матери бросит: «Не жди...»

На улице в гетто играет шарманка.

Душа то в аду, то в раю.

И кружатся тени с утра, спозаранку,

И кто-то застыл на краю.

На улице в гетто танцуют со Смертью

Лишь тени — под старый мотив.

И сны, словно листья, несет круговертью,

Былое на миг возвратив...

Хенрика Лазоверт — польская поэтесса, заключенная Варшавского гетто (где и было написано стихотворение). Погибла в Треблинке вместе с матерью, Блюмой Лазоверт, в 1943 году.

Балалайка

Памяти Сабины Шпильрейн, психиатра, ученицы Юнга и Фрейда. Она была основателем советской школы психоанализа, а когда фрейдизм был запрещен, работала врачом в Ростове-на-Дону.

Зимой 1942 года, вместе с дочерью и другими ростовскими евреями, была расстреляна в Змиёвской балке.

Старая песня больше не дышит,

Только осталась кровь на песке.

Кто-то расскажет, кто-то напишет —

Может, в Берлине, может — в Москве.

Где-то над скользкою, желтою глиной

Всё еще слышен тихий мотив,

Сердце больное песней старинной

Нынешней ночью разбередив.

Скрипка умолкла и балалайка.

Хмурится небо нынче с утра.

Вон пролетела ангелов стайка...

Видно, и нам собираться пора.

То ли разлуки, то ли невстречи,

За горизонтом призрачный свет.

Где-то остались нежные речи

И неуслышанный чей-то ответ.

В памяти что-то змейкою вьется,

Пляшет, искрится, будто вино...

Письма и песни... Что остается?

Что остается? Не все ли равно...

Мечется в небе белая чайка,

До горизонта — ни деревца...

Скрипка устала — ты, балалайка,

Развесели же наши сердца.

Тени забытых, тени гонимых...

Венский профессор, цюрихский врач...

Сколько их было милых, любимых...

Где-то за смехом прячется плач.

Ах, на краю этой балки — и жизни —

Воспоминаний тающий дым!

Музыка словно каплями брызнет,

Чтобы навеки достаться другим.

Низкого неба серая байка

Душу укроет, скроет раздрай...

Что ж замолчала ты, балалайка?..

Спой, балалайка, спой и сыграй...

Друг четырех королей

Готическая повесть в пяти балладах, трех романсах, с эпиграфом,

прологом, эпилогом и постскриптумом