В числе прочего книга Бытия включает в себя генеалогические списки человечества (этногенеалогии) и истории первых изобретений, своего рода генеалогии отдельных умений и ремесел (протологии). Этот материал наиболее роднит ее с культурой окружающих народов, особенно с греческим историко-генеалогическим эпосом. В генеалогических текстах этого рода мы сталкиваемся с мифически помысленными персонажами — героями-основателями и героями-первопредками, к которым символически возводятся существующие в мире авторов и читателей реалии. Тем не менее, в отличие от архаического мифа в чистом виде, эти протоперсонажи существуют в историческом времени и в линейной логической последовательности. Сообщения о них могут быть свернуты до отдельных предложений, а вместе они образуют скорее организованный каталог мифов, чем мифологический нарратив. Тем самым мы имеем дело с оформлением мифологического материала в историографическую оболочку.

Однако центральная цель этой историографии, в свою очередь, тоже мифологична, хоть и в более широком смысле, так как она стремится не к реконструкции прошлого во всем его многообразии, а к идеологически нагруженному объяснению существующих феноменов (и прежде всего еврейского народа и его особых отношений с Творцом) через их воображаемую предысторию, которой и посвящена книга Бытия. Таким образом, множество «свернутых» мифологем выстраивается в огромную мифологему нового уровня.

Родословное древо потомков Ноаха согласно Быт. 10–11. Й. Х. Бендорп, нач. XIX в.

The Rijksmuseum

Четвертая и пятая главы книги Бытия содержат генеалогические тексты, посвященные потомству первочеловека Адама через его первого (Каина) и третьего (Шета/Сифа) сыновей. Собственно, пятая глава так и начинается: «Вот родословная книга Адама» (Быт. 5:1). Слово «родословная» (евр. tol?dot) в качестве заголовка отдельных фрагментов проходит через всю книгу и встречается в ней более десяти раз; исследователи иногда предполагают, что это разметка структуры предыдущей редакции книги, состоявшей из набора «родословных». Само слово «родословная» употребляется в Бытии (2:4) по отношению к небу и земле, а в современном еврейском языке обозначает и вовсе историческую науку. Генеалогия, собственно, и есть древнейшая форма историографии, поэтому ее роль в тексте книги Бытия неудивительна. Происхождение народов, а потом кланов в их составе мыслится в библейских этногенеалогиях условно и схематически — как происхождение от единого предка-эпонима, носившего будущее название народа в качестве имени собственного. Таким образом, авторы отталкиваются от существующей этнополитической ситуации, выстраивая родственные отношения между заранее известными субъектами.

Сходным образом мыслятся в протологиях и институты или практики. Так, Каин изображается строителем первого города (Быт 4:17), хотя на земле, по общему сюжету, в тот момент жили лишь несколько человек; его прапрапрапраправнуки Яваль и Юваль стали, в свою очередь, «отцами» (то есть первоизобретателями как символическими предками) для «всех живущих в шатрах со стадами» и для «всех играющих на лютне и на флейте» (Быт. 4:21–22). К потомкам Каина относится также Туваль-Каин, «прародитель» кузнецов — сразу и по меди, и по железу. Можно предположить, что в Бытии (10:21) фигура Эвера может символизировать основание локального кочевого скотоводства, что перекликается с глаголом ‘abar («переходить») и словом ‘ibri («еврей»). В образе Ноаха (Ноя) узнаются, помимо прочего, черты основателя виноделия.

Одновременно первопредки народов и профессий предстают перед нами как живые люди. Так, нам сообщается, сколько лет они жили (как и «положено» допотопным людям, сроки эти весьма внушительны), в каком возрасте произвели потомство, иногда иные биографические детали. Так, потомку Каина Ламеху приписывается стихотворное изречение, обращенное к его женам, будто он «убил человека за удар и ребенка за рану» (Быт. 4:23–24), смысл которого остается целиком скрыт. Могут быть примешаны и чисто исторические детали. Так, Нимрод (букв. «восставший»), правнук Ноаха (Ноя), изображен (Быт. 10:8–10) не только героем-звероловом, но и вообще первым героем или властелином на земле, чье царство — почти сразу после потопа — составляли Вавилон, Урук, Аккад и Калне (последний город неизвестен из других источников и может быть неузнанным местоименным оборотом «и все они»). Лишь затем «из этой земли», без указания на родство с Нимродом, происходит Ашшур — первопредок Ассирии. Это может быть вплетенным в этногенеалогию историческим воспоминанием о державах, предшествовавших Ассирии в бронзовом веке. Однако и сам Ашшур уже в рамках десятой главы «строит» Ниневию и другие великие ассирийские города — таким образом, существование месопотамских держав изображается уходящим в самые первобытные времена.

Этногенеалогии допотопного периода входят в противоречие с дальнейшей историей потопа: остается неясным, как были переданы знания, полученные героями четвертой и пятой глав, если в итоге их потомки были полностью уничтожены, за исключением Ноаха. Например, Каин, герой четвертой главы книги Бытия, живший до потопа, спокойно выступает впоследствии предком-эпонимом существующего в реальности читателя племени кенитов (ср. Чис. 24:21–22). Однако авторов такие детали, по-видимому, интересовали в меньшей степени, чем выстраивание связной генеалогии всего человечества: с акцентом на ключевые для происхождения евреев, с одной стороны, и происхождения монотеизма — с другой. Можно сказать, что протологический и этногенеалогический материал лишь оттеняет происхождение главных героев — Ноаха среди допотопного человечества и Авра(ѓа)ма среди человечества послепотопного. Даже там, где протология сохраняет свой непосредственный смысл — например, основание Каином первого города, а Нимродом первого царства, — авторов интересует скорее абстрактная идея города и царства, нежели наглядное описание ее реализации.

Послепотопное человечество, восходящее к трем сыновьям Ноаха, четко делится по ним на три мифологические «расы», известные библейским авторам. Их названия стали использоваться в современной науке для обозначения языковых групп — семитов (потомков Шема), хамитов (потомков Хама) и, реже, яфетитов (потомков третьего сына, Яфета). Тем не менее это не до конца соответствует той схеме деления человечества, которая изображена в самом тексте Бытия (10–11).

Так, Яфет, по-видимому, мыслится как предок более западных средиземноморских народов, прежде всего греков: «От них населились острова народов» (Быт. 10:2–5). Среди потомков Яфета также узнаются Яван (праотец ионийцев), Мадай (праотец мидийцев). Данное Ноахом благословение, будто Яфет «поселится в шатрах Шема», может отражать исторические воспоминания о греческой колонизации. Напротив, киприоты (Кафторим) и филистимляне изображаются потомками Хама, родственниками египтян, — это может быть более смутным воспоминанием о догреческом населении Балкан и островов [131] .

Потомки Хама вообще стоят особняком: к ним Ноах обращает не благословение, а проклятие — они должны быть рабами двум другим «расам». В Новое время хамиты были соотнесены в Европе с чернокожими жителями Африки, а предсказание Ноаха, таким образом, служило теологическим обоснованием работорговли. Тем не менее в действительности состав потомков Хама, по-видимому, совсем иной: в их числе мы видим отнюдь не только африканские и, главное, совсем не рабские, вопреки обещанному, народы. Наибольший интерес среди потомков Хама вызывает у библейских авторов Ханаан — предок ханаанейцев, в том числе финикийцев (Цидон); в Бытии (9:25–27) он даже заменяет собой Хама как родоначальник проклятой «расы». Это может указывать, что одна из предшествующих редакций текста была более локальной и мыслила Ханаана, а не Хама как одного из трех сыновей.