Пророк Эли-Яѓу (Илия) возносится на огненной колеснице на глазах у пророка Элиши (Елисея): новоевропейское изображение. Дж. Анжели, ок. 1740–1755 гг.

The National Gallery of Art

Другие легенды об Эли-Яѓу и Элише также изображают их «людьми Божьими» — чудотворцами, целителями и даже воскрешателями отдельных мертвых. Встречаются среди этих легенд и довольно мрачные:

Однако самое примечательное в легендах о ранних пророках — это история смерти Эли-Яѓу. Согласно Четвертой книге Царств (2), он не умер, а был заживо «вознесен бурей на небо» в присутствии Элиши:

Остальные ученики не верят, что пророк мог физически вознестись, и отправляются искать его тело по окружающим горам, но безуспешно. Это описание подчеркивает, что перед нами беспрецедентный случай, превосходящий религиозные представления тогдашних израильтян, но тем не менее парадоксальным образом созданный народной традицией и сохраненный книжностью. В этом моменте предания о пророках смыкаются с героической мифологией других народов, однако лишь в качестве исключения: никому, кроме Эли-Яѓу, не удастся достигнуть такой близости к Творцу, чтобы целиком, в теле, выйти за пределы естества (хотя в дальнейшем визионеры и мистики претендовали на аналогичное восхождение духом, а телесное бессмертие было со временем приписано некоторыми традициями Моше и Ханоху).

В своей фольклорной основе рассказ о вознесении Эли-Яѓу может отражать сравнительно архаичные представления о небесной обители божества, куда человек, по крайней мере исключительный, может физически попасть. Однако эта история так же, возможно, противостоит архаической народной религии, поскольку в ней отрицается культ, связанный с могилой пророка, и формируется идеал своего рода «посмертного бессмертия»: даже смерть тела в итоге подвластна Богу и может быть Им отменена — по крайней мере, в одном исключительном случае. Пример Эли-Яѓу повлиял на дальнейшее формирование представлений о посмертном спасении если не всех, то по меньшей мере избранных. Таким образом, он может отражать как следы народных представлений, так и их дальнейшее перепрочтение в рамках строгого монотеизма.

Рассказ о вознесении Эли-Яѓу вывел этого пророка из статуса обычного легендарного героя и со временем превратил его в самостоятельную мифическую фигуру. Хотя буква текста предполагает, что с этого момента «дух» Эли-Яѓу перешел к Элише, а сам вознесшийся пророк навсегда покинул мир — это понятно по скорбному жесту раздирания одежды Элишей, — его телесное вознесение оставляло возможность для веры в его посмертное существование на небе. Поэтому со временем на основе этого рассказа, и даже отчасти вопреки ему, Эли-Яѓу стал в еврейской традиции «вечно живым», в том числе способным покидать небесную обитель и приходить к своему народу вновь.

Впервые такое представление фиксируется у пророка Малахи в послепленный период; Малахи ограничивается тем, что объявляет однократное возвращение Эли-Яѓу перед концом времен. «Вот, — заявляет Бог его устами, — Я посылаю к вам Эли-Яѓу пророка… чтобы он обратил сердца отцов к детям, а сердца детей к отцам» (Мал. 4:5–6). Из других свидетельств эпохи Второго Храма мы видим, что этот стих породил ожидание второго пришествия Эли-Яѓу, так что отдельные современные фигуры могли восприниматься как его повторное воплощение. Для Мишны также характерно представление, что Эли-Яѓу «сокрыт» и вернется лишь единожды, за день до прихода Мессии, чтобы решить все накопившиеся вопросы правоприменения Торы.

Однако параллельно складывалась традиция, согласно которой Эли-Яѓу достаточно регулярно спускается с небес. Так, во время празднования Песаха пророку выделяется специальный бокал вина, который затем выносят и оставляют у дверей; также считается, что Эли-Яѓу незримо присутствует на каждой церемонии обрезания, где ему посвящено специальное кресло Эли-Яѓу [89] . Существует также много рассказов о встречах тех или иных мудрецов и мистиков с Эли-Яѓу, который раскрывает им небесные тайны или даже выступает в роли чудесного помощника.

Еще одной особенностью древнеизраильского пророчества стало со временем принятие им письменной формы. Ученики записывали за пророками их изречения, из которых впоследствии могли сложиться отдельные книги, а некоторые пророческие произведения, например книга Йехезк-Эля, уже возникали как письменные. Предполагается, что первоначально записывались лишь те пророчества, которые не имели немедленного исполнения, — на случай, если когда-нибудь сбудутся; такие параллели мы находим у соседей древних израильтян; однако тексты пророков считались также пригодными для новых гаданий, а со временем приобрели вневременное значение как свидетельства Божественного Откровения. Древнейшие известные нам пророческие тексты связаны с именами Амоса и Ѓошеа (Осии), живших в Самарийском царстве в VIII в. до х. э., а также их южного — иудейского — преемника Ишайи (Йеша-Яѓу, Исаии) Иерусалимского и Михи (Михея).