Позже, с террасы на верхнем этаже замка, мне открылся более четкий вид на то, что я едва смог разглядеть из мрачного портала подземелья. Вдалеке виднелась деревня, сгрудившаяся на берегу реки Беня, в устье которой теснились деревянные рыбацкие лодки, не сильно отличавшиеся от тех, что были здесь во время прихода португальцев в 1471 году. Там же, вдали, за туманной дымкой океанских брызг, лежала бухта с полумесяцем пляжа, где Диогу де Азамбужа искал безопасную стоянку для своих кораблей, прежде чем сойти на берег, чтобы завладеть богатым золотом, изменившим историю.

История, переданная португальскими первооткрывателями, гласила, что жители деревни Эльмина, с которыми они впервые столкнулись, носили столько золотых украшений и других позолоченных предметов, что португальцы сразу же поняли, что находятся рядом с источником сказочных богатств Западной Африки, легенда о которых в Европе восходит к путешествию Манса Муса в Каир. На следующий день после посещения замка я в одиночестве прогулялся поздним вечером от своего скромного отеля, расположенного у ржавого моста, перекинутого через устье реки Бенья, до конца пляжа, огибающего полумесяц залива Эльмины, и обратно. В этот тихий час рыбаки были заняты починкой сетей, уже вернувшись из своего ежедневного плавания по морю. Но когда солнце начало спускаться к горизонту и послеполуденная жара ощутимо спала, то тут, то там можно было заметить другую активность, хотя и почти скрытую: женщины и дети копали ямки во влажном песке, просеивая выкопанное руками через шаткие сита, сделанные из дерева. Они искали золото.

Этот прибрежный уголок Западной Африки, расположенный в современной Гане, вернулся к своему старому призванию. И не потому, что здесь ведется кустарная разведка, которая, по общему признанию местных жителей, является незаконной, а потому, что золото снова стало основой экономики страны, хотя простые люди уже не так богато украшают себя этим металлом. Напротив, национальные шахты являются основным источником занятости в этом регионе, как, например, шахта в Нсуте, расположенная в часе езды по дороге вглубь страны, где мой шурин Нгамах работает инженером на многонационального производителя этого металла.

На самом деле золото в этих краях никогда не переставало быть важной вещью. Оно никогда не выходило из производства, и, как свидетельствует присутствие компании Нгамаха, европейцы не оставляли попыток приобрести его. Но за удивительно короткий промежуток времени, начиная с середины XVII века, его стремительно затмил другой товар, который изменил ход мировой экономики еще сильнее, чем само золото: трансатлантическая торговля чернокожими людьми.

Когда в первой половине XVI века работорговля начала набирать обороты, ее первые объемы в основном приходились на район, который европейцы называли Кабо-Верде - регион, включающий не только одноименный остров , но и простирающийся от усеянных баобабами кустарников современных Сенегала и Гамбии до Гвинеи-Бисау и тропических лесов и болот Сьерра-Леоне. В значительной степени этот выбор отражал удобство, поскольку именно эта часть западноафриканского побережья была ближе всего к Европе и Америке. По этим причинам Верхняя Гвинея, как еще называют этот регион, стала первой частью Африки к югу от Сахары, интегрированной в формирующийся атлантический мир. Некоторые историки пошли еще дальше, назвав этот регион настоящим местом рождения атлантической экономики.

Торговля рабами европейцами, начавшаяся после середины XV века, велась в основном с островов Зеленого Мыса. Эта совершенно новая португальская колония получила свою первую работорговую хартию от португальской короны в 1466 году, за десятилетие до того, как было исследовано остальное побережье Западной Африки, и почти сразу же начала привлекать искателей удачи в торговле с Африкой из своей страны.

Надежды Португалии на золотую наживу в Верхней Гвинее так и не оправдались. Но, став плацдармом для работорговли, Острова Зеленого Мыса и Верхняя Гвинея будут отвечать целому ряду совпадающих интересов Лиссабона. Первым из них была отчаянная потребность в людях в самой Португалии, которая в эту эпоху все еще оправлялась от серьезного приступа Черной смерти за столетие до этого. К началу XVI века население Лиссабона, насчитывавшее около 100 000 человек , на 10 % состояло из чернокожих, в то время как в Португалии в целом насчитывалось 40 000 человек африканского происхождения. Николя Кленар, бельгийский путешественник, побывавший в стране в ту эпоху, писал: " В Эворе словноя попал в адский город: так часто я встречал негров, расу, которую я ненавижу". В 1472 году португальский парламент направил петицию королю Афонсу V, "Африканцу", призывая его запретить вывоз порабощенных негров из королевства в другие страны, и в первую очередь в Испанию, где был столь же алчный рынок для африканцев. * Обоснование этого гласило: " потому что, сэр, [рабы] составляют большую часть населения в ваших королевствах и отвечают за создание новых земель, расчищая леса, открывая болота и принося другую пользу. И эти люди Африки сдались [Португалии], и будет лучше, если они сдадутся вашему королевству, чем иностранцы воспользуются [землями Гвинеи], которые не проливали кровь, чтобы найти их."

Самой насущной и постоянной проблемой для короны в эту эпоху был вопрос о том, как сохранить контроль над бизнесом, приносящим столь прибыльные доходы. Для этого Лиссабон вводил все более ограничительные законы и кодексы, направленные на регулирование бизнеса на африканском материке. Вскоре поездка на континент без разрешения стала считаться смертным преступлением, согласно закону, который гласил: " ни один человек, независимо от рангане или положения, должен под страхом смерти бросаться к неграм".

В начале XVI века португальский исследователь и торговец Дуарте Пашеко Перейра сообщил, что 3500 рабов ежегодно покупались на побережье Верхней Гвинеи. Всего несколькими годами ранее, в 1497 году, после посещения Колумбом Кабо-Верде, он писал католическим монархам Испании Фердинанду и Изабелле: " в последние дни, когда я ездил на Кабо-Верде, где жители ведут большую торговлю рабами и постоянно посылают корабли за ними и получают их в порту, я видел, что даже самые дешевые рабы в самом плохом состоянии продавались за 8000 мараведи".

По причинам, которые португальцы, вероятно, не до конца понимали в то время и уж точно не могли предвидеть, регион Верхней Гвинеи был весьма благоприятной почвой для основания трансконтинентального бизнеса по продаже рабов. Это объясняется тем, что за два предыдущих столетия он уже стал своего рода "зоной разлома"; это произошло, когда Каабу, империя малинке, расширилась на запад и юг от своего центра на территории современного юго-западного Мали и столкнулась с другими королевствами, лежавшими на ее пути, создав " melee of peoples ," по выражению историка Уолтера Родни. " Действительно, вся Верхняя Гвинея предоставляла широкие возможности для конфликтов между этническими группами, локальные войны велись специально для добычи рабов на экспорт". Расширение конфликтов часто означало расширение рынков сбыта рабов - торговли, которая долгое время традиционно направлялась в этом регионе на исламские рынки, чьи крупнейшие рынки сбыта находились на далеком севере пустыни Сахара и на Ближнем Востоке. И вполне разумно предположить, что африканцы, уже имевшие долгую историю продажи членов конкурирующих групп в рабство через подобные схемы, просто охотно продавали бы их новоприбывшим из Европы.