Другие группы населения бежали дальше вглубь континента, часто в места с неблагоприятной окружающей средой - полупустыни, тропические леса, неплодородные зоны и даже отвесные скалы. Десятилетия назад, будучи старшекурсником колледжа, я совершил первую из тех поездок по континенту, которые станут длинными сухопутными путешествиями, из Абиджана, Кот-д'Ивуар, в среднюю полосу реки Нигер в центральной части Мали. Там живет народ, известный как догоны, который где-то в XV веке в поисках убежища от работорговли, захлестнувшей их регион, поселился на отвесном склоне горы , где некоторые из них живут и по сей день.

Таковы некоторые из видов крайних мер, к которым прибегали многие африканцы на протяжении долгих веков атлантической торговли телами чернокожих. Во всех частях континента, где работорговля была интенсивной, " зоны разгрома " заполнены отчаявшимися и часто разнородными смесями людей, спасающихся от расширяющегося радиуса торговли людьми.

В завершение обсуждения вопроса, лежащего в основе части IV, о том, как переплетение Европы и Африки, начавшееся в конце Средневековья, повлияло на место Африки в мире в долгосрочной перспективе, мы должны вернуться к экономическому развитию и институциональному строительству. На предыдущих страницах мы описали, как сильная балканизация Африки и создание множества государств, не имеющих выхода к морю, препятствовали процветанию континента. Здесь мы обратимся к другим, возможно, более удивительным возможным причинам сохраняющихся экономических и институциональных недостатков Африки. Политолог Натан Нанн и его коллега Леонард Ванчекон показали сильную корреляцию между интенсивностью и продолжительностью работорговли в различных частях Африки и длительной эрозией социального доверия. Такие работы, как , следуют за накопленной за последние десятилетия экономической литературой, подчеркивающей важность социального доверия для процветания и экономического развития.

Нанн и Ванчекон прямо утверждают, что " работорговля изменила культурные нормы этнических групп, подвергшихся ее воздействию, сделав их менее доверчивыми к другим". Более того, продолжают они, "в регионах с низким уровнем доверия развились более слабые институты, а [их] слабые институты, в свою очередь, привели к худшему поведению и еще более низкому уровню доверия. Такие общества остаются в ловушке равновесия, состоящего из нежелания сотрудничать, недоверия и неэффективных институтов". По их мнению, подобные эффекты возникли потому, что под давлением работорговли люди стремились защитить себя от порабощения, обращаясь против других в своих сообществах.

Иногда это означало обманом заманить ничего не подозревающего человека в рабство, заманив его в дом с предложением помощи или крова. В других случаях это означало продажу через официальные юридические процедуры, но такие, которые были основательно испорчены рабовладельческим бизнесом. Одной из распространенных тактик было то, что сегодня называют "медовой ловушкой": намеренное заманивание мужчин (в основном) в попытку прелюбодеяния, которое было строго запрещено во многих африканских обществах, а затем осуждение их либо за фактическое нарушение, либо даже за намерение совершить преступление. Короли, вожди и старосты обычно имели много жен и иногда использовали их в этой попытке завлечь в ловушку; за этим следовал суммарный суд и продажа завлеченных на невольничий рынок. По словам Джозефа Миллера, местные чиновники воспользовались своей властью, чтобы превратить "судебные учреждения из третейских судов в трибуналы, осуждающие обвиняемых воров, ведьм и колдунов из сельских районов на продажу и изгнание".

В результате такого извращения судебных процессов, пишут Нанн и Ванчекон, доверие к институтам и самой власти было сильно подорвано: " поскольку вожди часто были работорговцами или были вынуждены продавать своих людей в рабство, работорговля могла породить недоверие к политическим деятелям, особенно к местным лидерам".

Мы откажемся от пространных и подробных статистических аргументов этих авторов, чтобы сосредоточиться на предполагаемых механизмах распространения этого недоверия и его предполагаемых последствиях. Используя множество последних данных (но неизбежно не имея данных по доколониальной Африке), Нанн и Ванчекон утверждают, что " в районах, сильно подверженных работорговле, нормы недоверия к другим [стали] более выгодными, чем нормы доверия, и поэтому со временем они должны были стать более распространенными".

Эта статистическая работа представляет собой ценный вклад в данную область исследований, и в последние годы самые разные ученые подчеркивали едкие и долговременные последствия массового порабощения для социальной и политической сплоченности в Африке. Например, историк Уолтер Хоторн писал: " Атлантическая торговля была коварной , потому что ее последствия проникали глубоко в социальную ткань... за пределы уровня государства и на уровень деревни и домохозяйства. . . . Поэтому во многих районах работорговля натравливала соседей на соседей". И со временем это стало серьезно подрывать даже самые близкие социальные отношения.

И последнее соображение о механизмах, с помощью которых африканские общества были глубоко и надолго выбиты из колеи работорговлей, включает в себя нечто, безусловно, более умозрительное, но, тем не менее, научно обоснованное. Это теория о том, что стрессы различных типов могут передаваться потомству, а от него - последующим поколениям по так называемым эпигенетическим каналам . Иными словами, на наблюдаемые черты организма (в данном случае мы, конечно, имеем в виду человека) влияет не только его генотип, но и фенотип. Согласно теории, это происходит в результате взаимодействия между экспрессией различных генов и окружающей средой и социальными условиями.

Приведенные выше примеры с осуждением за прелюбодеяние или колдовство - это одно, но чтобы понять, как может работать трансгенерационная эпигенетическая травма, нужно представить себе постоянный фоновый стресс от того, что на членов их общины охотятся работорговцы. В своем исследовании, основанном на опыте жителей западной части Центральной Африки - региона, наиболее пострадавшего от атлантической работорговли, - Джозеф Миллер подсчитал, что в каждый конкретный год от 0,25 до 0,5 процента всего населения региона, насчитывающего до двадцати миллионов человек, могло быть отправлено на запад из внутренних районов к портам работорговли. При таких обстоятельствах, писал он, " [гипотетически средняя фермерская деревушка из ста человек могла бы, таким образом, ожидать исчезновения одного из своих двадцати или около того молодых мужчин раз в течение каждого сельскохозяйственного цикла или двух". Подобное постоянное исчезновение людей в работорговле, часто незаметное и неожиданное, вносило в жизнь людей огромную дозу экологической незащищенности, и это влекло за собой социальные издержки, которые выходили за рамки налогов на африканскую рабочую силу, производство и рождаемость, о которых мы уже говорили. Не кажется неправдоподобной мысль о том, что они могли включать трансгенерационные эпигенетические издержки. Как пишет Миллер, " стало практически неизбежным , что близкий родственник или друг бесследно исчезнет в детстве". Трансгенерационная эпигенетическая теория может помочь нам глубже понять любой дефицит социального доверия в Африке. Речь идет не только о доверии, которого многим жителям африканских обществ не хватает по отношению к институтам власти, к рынку, к людям, не принадлежащим к их этническим группам или даже к их ближайшему окружению. Это может быть и нечто более глубокое и коварное: преследующее эхо раны, которую человек несет в себе из поколения в поколение, постоянно вздрагивая в ожидании нового тяжелого удара.