Неру взял в руку бокал с виски. Отблески огня из камина весело играли на гранях хрусталя.

— Конечно, — заговорил он, — для достижения национальной независимости необходимо изыскивать все новые и новые методы борьбы. Однако… — Он чуть заметно улыбнулся. — Не следует парить над землей. — Неру глянул на Кахана, затем остановил глаза на Юсупе. — Помнишь Кембридж? Помнишь, как, сидя у камина, мы вели неторопливые беседы и жаркие споры? И сидели до тех пор, пока прогорал камин и в комнате становилось холодно… Мы и там не о пустяках беседовали. Нас беспокоила судьба родины, ее будущее. Мы углублялись даже в общечеловеческие проблемы, и воспалялись, и напускали на себя бог знает какую серьезность! — Он мягко улыбнулся, так улыбаются детям, изображающим из себя взрослых. — Но увы! Сегодня ясно, что мы гонялись за миражем. Наши рассуждения и мысли в то время были расплывчатыми, незрелыми. И, как бы нас ни волновали судьбы родины, мы лишь смутно могли представить себе ее бедственное положение и то, что с нею происходит. А уж философствования по поводу общечеловеческих проблем, сейчас видно, были не более, чем юношескими фантазиями. Почему? — спросите вы. Да потому, что мы еще не были способны постичь всю глубину этих проблем, мы как бы стояли от них в стороне, существующий в мире порядок представлялся нам чем-то незыблемым, социальные системы — неизменными. И только сегодня мы видим, как подвержены они изменениям, как содрогаются, покоряясь воле и силе человека.

Неру наконец отпил глоток виски из своего хрустального бокала, несколько мгновений задумчиво глядел на языческую игру огня, в камине, а я, наблюдая за ним, вспоминал, что говорил мне Юсуп. Он рассказывал, что Джавахарлал окончил Кембриджский университет в двадцать лет, то есть около десяти лет назад, после чего сразу вернулся в Индию. Его считали, по словам Юсупа, «светским студентом»: он обладал хорошими манерами, был скромен и больше любил слушать, чем говорить. А сегодня он говорил перед нами раскованно, убежденно.

Молчание нарушил Юсуп.

— Да, — начал он, — наши взгляды в те времена действительно были и расплывчатыми, и далекими от реальности. Но в одном мы были единодушны и тверды: мы понимали, что ни просьбами, ни мольбами Индия не добьется независимости. А ныне? Ныне, к сожалению, большинство стоит именно за уговоры, за всякого рода соглашения, или, того хуже, за смирение. Они надеются выклянчить у англичан независимость. — И Юсуп с усмешкой глянул на Кахана. — Вот и наш друг, хозяин этого дома, в те времена стоял на весьма решительных позициях, а теперь?..

— Я и теперь не струшу перед оружием! — воскликнул Кахан, и бокал в его руке так задрожал, что немного виски выплеснулось через края. — Но я считаю, я в этом просто убежден, что оружие — это последнее средство. А в те времена мы, по молодости лет, не могли этого понять, не были еще способны постигнуть эту простую истину. — Он немного отпил из своего бокала. — Да, я сейчас стою на иных позициях и не отрицаю этого! Независимости следует добиваться поэтапно и только конституционным путем. Ну, допустим… Допустим даже, что завтра англичане покидают Индию. Всё! Индия свободна! Но найдутся ли в ней силы, способные управлять страной?

— А почему бы и нет? Почему бы им не найтись, этим силам? — окинув адвоката холодным взглядом, ответил Юсуп. — Соберутся представители народа — да хоть и весь народ! — и определят основные принципы управления страной. Изберут парламент, сформируют правительство, обсудят способы нормализации положения… Конечно, процесс национального преобразования чреват какой-то борьбой, это неизбежно. Но ведь жизнь — это и есть борьба! Разве в самой Великобритании хоть на день утихала борьба между либералами и консерваторами?

— Ну, это совсем иная борьба! — махнул Кахан рукой, и его бриллиант прочертил в воздухе сверкающую дугу. — Можно ли сравнивать положение в Великобритании с нашим? Здесь враждуют между собой и грызутся народы, касты, роды, алчные раджи и князья. Попробуйте-ка объединить всю эту разношерстную публику общей идеей, общим делом! — Кахан снова безнадежно махнул рукой. — Нет, друзья мои, скажу вам откровенно: если завтра нам на серебряном блюдечке преподнесут пресловутую независимость, мы не сумеем ею воспользоваться, мы еще не готовы! Нам просто не под силу взять в свои руки бразды правления… — И, явно в надежде на поддержку, Кахан посмотрел на Джавахарлала.

Но тот не торопился отвечать. Он сидел, погруженный в свои раздумья, озабоченный, помрачневший. Я не думал, что он скажет «да», но хотелось услышать, как он оценивает блудливую позицию Кахана.

Наконец, медленно подняв глаза от своего бокала, в который он все это время глядел, будто на дне его искал истину, Неру заговорил:

— Нам трудно, очень трудно добиться национальной независимости. Эти трудности, помимо всего, заложены и в особенностях, присущих самой стране. И дело не в сложности национальных и кастовых отношении и не в алчности раджей и князей. Колонизаторы заживо погребали целую нацию, и, к сожалению, немало в этом преуспели. Ну, возьмем, к примеру, интеллигенцию. С нею работали усердно и методично, чтобы создать социальный слой, который, будучи по крови и цвету кожи индийским, интеллектуально оказался бы ближе к англичанам: английское мировоззрение, проанглийские настроения… И ведь я говорю не только о чиновниках, которые находятся на службе у англичан и, так сказать, берут корм из их рук. Нет, даже среди людей свободных профессий — адвокатов, врачей и прочих — есть немало таких, чей национальный дух извращен. Свое благополучие и свое будущее они черпают в прогнившей политике англичан… — Неру передохнул. Никто его не перебил, видно было, что это только начало, и он намерен сегодня, здесь, перед нами, широко осветить свои взгляды, выговориться до конца. Он чувствовал, с каким вниманием его слушают, говорил не спеша, интонациями оттеняя каждое свое положение, каждую мысль. — Я полагаю, что о помещиках и крупных заминдарах говорить сегодня не стоит, они и интеллектуально, и физически переродились и, по существу, сами себя изжили как класс. И если еще как-то существуют, то лишь за счет поддержки внешними силами, в частности английским правительством. Спасение народа от деградации — трудное дело, крайне трудное…

Разговор был прерван появлением пожилого слуги. Едва слышно ступая, он приблизился к Кахану и, почти не шевеля губами, что-то ему сказал.

Хозяин дома встал и, широким жестом указав на дверь в соседнюю комнату, не без нотки торжественности в голосе объявил:

— Разговор продолжим за столом!

Ужин был сервирован роскошно. Яркий свет из огромной люстры отражался в дорогом фарфоре, в хрустале, играл на серебре… Видно было, что Кахан не просто жил богато, но во всем следовал европейскому стилю. Даже слуги, стоявшие за спинками наших стульев с вытянутыми по швам руками, были в европейской одежде: черные фраки, туго накрахмаленные белые манишки, «бабочки» на шее, блестящие туфли. И какая вышколенность — ни слова, ни жеста в ожидании распоряжений!