— А народ знает об этом? — перебил я старика.

— Как же, знает, конечно!.. — У подножия высокой горы, к которой мы незаметно приблизились, Атаулла остановился и, переведя дух, продолжил: — Народ устал от беспорядков и хаоса. Кому не лень, тот и объявляет себя ханом, султаном, кем угодно, и начинает грабить нас, а сам живет в праздности и роскоши. Мы, конечно, не знаем, что даст нам, своим подданным, государство, и даст ли хоть что-нибудь. Но все же народ мечтает оказаться под эгидой сильного правителя. Англичане — что? Они одной рукой вроде бы защищают нас, а другой грабят. И мы с надеждой смотрим на Кабул, потому что, говорят, эмир намерен положить конец грабежам. Люди верят, что это будет так, что именно из Кабула до нас дойдет свет правды…

Все это было прекрасно, но мне-то хотелось поскорее подойти к цели разговора, понять и почувствовать самое главное. И потому, выслушав старика, я без обиняков напомнил:

— Но вы, кажется, хотели поговорить со мною о каком-то деле?

Атаулла ответил не сразу. Не без усилия опустившись на колени, он поднял какую-то палочку, в раздумье стал ковырять ею землю и лишь после длинной паузы медленно поднял голову.

— Вы хотели бы встретиться с теми, кто бежал из английской крепости?

Признаться, такого я никак не мог ожидать и потому просто-напросто растерялся. Противоречивые мысли роились в моей голове. Я посмотрел на Атауллу, но его загорелое обветренное лицо оставалось непроницаемым. Видимо, почувствовав мою нерешительность, Атаулла немного выждал и затем заговорил с такой откровенностью, будто мое молчание сказало ему больше, чем могли бы сказать слова:

— Я ведь, в сущности, такой же «путник», как вы. Я пришел сюда якобы только для того, чтобы проведать брата, — он там, среди дехкан, работающих в поле. И сегодня утром уже ушел бы, если б не услышал, что должны явиться люди из Кабула.

— И куда же вы собрались идти? — поинтересовался я.

— Да куда угодно, хоть в Гардез! Я ведь не один и не от себя самого завишу: я посланник муллы Махмуда, — слышали о таком?

— Нет, не приходилось.

— Ну, скоро услышите, — загадочно сказал старик, а в душе моей вновь возникло недоверие, — я не любил мулл и ахунов и потому подумал, что, пожалуй, напрасно согласился на разговор с этим человеком, можно бы как-то уклониться. Однако мысль была явно запоздалой, и теперь оставалось лишь маневрировать и стараться не самому попасть в ловушку, а заманить в нее этого старика.

Последовав его примеру, я тоже опустился на колени и спросил:

— И что же, вы сами видели тех, кто бежал из крепости?

— Вот именно, что видел! — убежденно заявил старик. — И пленного англичанина видел.

— Где же они сейчас?

— Далеко… Отсюда не видно, — хитро улыбнулся старик. — Но если пожелаете, — пожалуйста, я провожу вас. Я искал такого человека, как вы. Я, если хотите знать, даже мечтал о нем. И вот мечта близка к осуществлению, и незачем мне скакать в Гардез… — Он смотрел на меня, ожидая реакции на свою исповедь, на свое откровение. А я молчал. Поняв, что я все еще не верю, сомневаюсь, боюсь совершить непоправимо ложный шаг, он попытался успокоить меня: — Напрасно вы колеблетесь, право, напрасно… Мы с вами оба знаем одно и то же: эмир не намерен отказываться от своих планов, но и англичане тоже не отступятся. Это значит, что в любой час могут загрохотать тяжелые орудия и кровавая схватка начнется именно здесь! Так что же прикажете делать: прислушиваясь к разрывам снарядов, определять, на чьей стороне преимущества, и в зависимости от этого решать свою судьбу? Или пытаться решать эту судьбу самостоятельно? Народ долго думал надо всем этим и все же решил вступиться за свою честь, отстоять ее, пускай даже кровью. — Атаулла повернулся в сторону поля, долго всматривался в работающих там людей и заговорил вновь: — Вон, видите, люди бросают в землю семена. А ведь никто не верит, что ему доведется собирать урожай. Народ считает, что будет война, этот слух перекатывается из села в село… Но ведь все зависит от того, действительно ли Кабул готов порвать с Лондоном или это всего-навсего разговоры.

— Нет! — решительно возразил я. — Это не разговоры. Орудия действительно могут грянуть в любой момент, и тогда наши судьбы будут решаться на поле брани. Ни для каких соглашений места уже не осталось!

Я и сам не заметил, как откровенно высказал старику все самое главное. Теперь уже лавировать и таиться было полной бессмыслицей. И старик сказал:

— В таком случае — едем! Я представлю вас мулле Махмуду, с ним и обговорите все дальнейшее.

С нелегким сердцем я принял предложение Атауллы.

Мы погрузили свою ношу на коня Атауллы и на закате двинулись в путь. И не глухими, темными ущельями, а по открытой, оживленной дороге. Когда же вовсе стемнело, мы оказались на пути, по которому обычно шли караваны, и решили примкнуть к одному из них, дабы не наткнуться на отряд англичан.

Спустя какое-то время мы углубились в надежно укрытую от посторонних глаз впадину, поели, напились чаю и долго беседовали, прежде чем лечь спать. Каравана все не было. Подложив под головы что попало и чем попало укрывшись, мои спутники вскоре уснули глубоким сном уставших, измученных долгим путем людей, а Атаулла так захрапел, что, казалось, горы сдвинутся от его мощного храпа.

Только я не мог уснуть, все думал о предстоящей встрече, пытался предугадать ее исход, и то, о чем буду говорить, и как поведу себя в том или ином случае… Все было так неясно, так непредсказуемо, что минутами я терялся, одна мысль исключала другую, в голове царил хаос… Я ворочался с боку на бок, слегка покашливал, надеясь таким нехитрым способом разбудить Атауллу и попытаться выудить из него еще хоть что-нибудь, что помогло бы мне яснее представить цель нашего путешествия. Однако он продолжал безмятежно спать, и храп его способен был заглушить не только мой робкий кашель, но, вероятно, и весенний гром.