Бахадур-хан с негодованием поведал, что три бухарских города — Чарджоу, Термез и Новая Бухара — находятся в руках большевиков, а услышав, что именно через Бухару мы и намерены ехать в Москву, просто ушам своим не поверил.

— Народ бежит из Туркестана сломя голову, мечтает как угодно добраться до Кабула! А вы…

Он покачивал головой, ноздри его раздулись, он не находил слов, способных выразить недоумение и возмущение.

Но посол никак не откликнулся на предостережения Бахадура-хана, просто поглядел на него и тут же отвернулся. Видимо, счел ниже своего достоинства вступать в спор со столь ограниченным, грубым воякой. И разговор перешел на какие-то незначительные, ни к чему не обязывающие темы.

Вестей от Ахмеда все еще не было, а от этого зависела наша дальнейшая дорога. Мы уже направили в два конца всадников: одну группу — к Мазари-Шарифу, другую — к Термезу, но никто пока еще не вернулся, так что двигаться дальше было невозможно.

Бахадур-хан держал путь на Кушку. До Бухары дошли слухи о том, что из крепости Кушка вышел большой отряд Красной Армии для оказания помощи большевистским силам, окруженным в Керки. Вот этому-то отряду и намерен был перерезать путь Бахадур-хан. И он спешил. Простившись, он вскочил на своего коня, но, едва взял с места, как послышался радостный крик одного из наших бойцов:

— Едут! Наши едут из Мазари-Шарифа!

Мы повскакивали на ноги, одни бросились на холм, чтобы поскорее рассмотреть всадников, другие приставили к глазам бинокли, — в общем, все, кто еще только минуту назад безмятежно наслаждался чаем и мирной беседой, пришли в движение, заволновались.

Я глядел в свой бинокль до рези в глазах, но не мог понять, сколько же всадников приближается к нам. Было только ясно, что много, потому что густое облако пыли, вырываясь из-под конских копыт, медленно поднималось вверх.

Застывший на своем коне Бахадур-хан был заметно встревожен. Подозвав помощников, он приказал всем рассредоточиться и быть готовыми к бою, после чего дрожащим голосом обратился к послу:

— Возможно, господин посол, что это как раз тот отряд, которого мы и ждем. Поэтому вашей группе лучше бы пока где-то укрыться. При перестрелке не поймешь, кто свой, кто чужой, и вы можете оказаться меж двух огней.

Мухаммед Вали-хан приказал мне скакать навстречу всадникам и, если Бахадур-хан прав, постараться задержать их, не допускать сюда.

— Возьми с собой одного джигита, — сказал посол. И мы вскочили на коней.

Преодолев тамарисковые заросли, мы поднялись на высокий холм. Я придержал коня, приблизил к глазам бинокль и… Сердце мое едва не выскочило из груди: в одном из тех, кто сорвался и поскакал в нашу сторону, я узнал Ахмеда! Да, это был он, теперь уже мне не нужен был и бинокль.

Соскочив подле меня с коня, он без лишних слов спросил:

— Ну, как дела? Где господин посол?

Он был очень взволнован, — таким я еще не видел своего друга Ахмеда.

— Все в порядке, — поспешил сказать я, — все целы, и господин посол с нами. Но ты-то как?

Ахмед облегченно вздохнул, улыбнулся и ответил мне стихами, которые оба мы когда-то любили и часто повторяли:

Я сто раз умирал, я привык

Умирать, оставаясь живым…

Я подхватил:

Я, как пламя свечи, каждый миг

В этой вечной борьбе невредим!

И мы рассмеялись — мы оба были счастливы.

В жизни человека дни радости и дни печали перемежаются иной раз так неожиданно! Я глядел на Ахмеда и думал, что никогда не сумею забыть это раннее утро. Мне казалось, что с него-то и начнется совершенно безоблачная жизнь и все беды, все несчастья отныне покинут и меня, и Ахмеда, и вообще всех людей.

Спохватившись, Ахмед представил мне какого-то человека:

— Знакомься, командир Степанов, — сказал он, и я невольно вздрогнул, услышав эту фамилию.

Этот Степанов чем-то даже походил на того: тоже высокий, здоровый, с голубоватыми глазами. Но «новый» был смуглее, и борода его, усы и волосы были много темнее. Кроме того, он выглядел старше того псевдо-Степанова: высокий лоб перерезали морщины, гусиные лапки бежали от уголков глаз к вискам.

Вместе со Степановым были и наши пограничники. Я считал, что обязан предупредить их о всадниках Бахадура-хана, занявших выгодные позиции и приготовившихся к схватке.

Степанов усмехнулся.

— О, с Бахадуром-ханом мы старые друзья! — воскликнул он. — В битве под Кзыл-Тепе он попал к нам в плен, и вместе мы выпили не один чайник чая. Вот тогда-то Бахадур-хан и поклялся, что никогда не даст ни единого выстрела по бойцам Красной Армии. Хотелось бы мне повидать его. Может, проводите?