Моя проникновенная речь была прервана внезапным появлением крайне взволнованного Нигматуллы-хана. С трудом переведя дух, он выпалил:

— Со стороны Керки приближаются всадники!

Полковник схватил свой наган и, приказав отвести меня к послу, выскочил из шатра.

Утро уже наступило, горизонт алел ранним солнцем, а небо было прозрачным и ясным, и после мрачного шатра мне показалось, что такого светлого неба я еще никогда не видел и никогда не дышал таким чистым воздухом.

Когда меня вели к расщелине, где был спрятан посол, я не мог не заметить суеты, которая царила в «стане» полковника. Видимо, напуганные известием о приближающихся всадниках, его люди наспех седлали коней, распихивали по мешкам свои пожитки, увязывали узлы, а он, стоя среди них, бранился, угрожал, приказывал, подгонял своих нукеров, у которых от спешки и без того тряслись руки…

Руки посла были связаны за спиной, он озирался вокруг и, заметив меня, слабо улыбнулся. Нас снова поставили спиною друг к другу, чтобы мы не могли обмениваться ни взглядами, ни жестами. И разговаривать тоже запретили.

Мне казалось, что развязка близка. Какою она будет? И кто это приближается со стороны Керки? Быть может, Ахмед достиг Термеза и нам на выручку мчатся бойцы Красной Армии? Хотелось так думать, хотелось верить в это, но самогипноз уже давно перестал действовать, и потому сердце мое стучало так гулко и тревожно, что, быть может, и посол спиною слышал этот стук.

Нигматулла-хан оставил нас и, прихватив с собою нескольких нукеров, бросился в шатер, видимо, в надежде порыться в наших вещах и хоть чем-нибудь поживиться. Но полковник преградил им путь властным окриком:

— Назад!..

Нигматулла-хан замер в нерешительности. Остановились и нукеры. Но искушение было слишком велико, и Нигматулла отважился сделать еще несколько шагов в направлении шатра, когда полковник вновь крикнул:

— Наза-а-ад!

Нигматулла-хан недоуменно пожал плечами, нижняя губа его обиженно выпятилась, и он нехотя повиновался. А я подумал: «Уж не результат ли это моего незаконченного разговора с полковником? Быть может, на всякий случай он все-таки решил не искушать судьбу? Или действительно поверил, что за нашими спинами стоят слишком сильные люди и лучше не рисковать, не связываться: береженого бог бережет…»

Кто знает, что было в его голове!

Я озирался по сторонам, но не видел никого из наших — ни одного бойца. И ахун тоже куда-то исчез. Куда все подевались? И не расправился ли с ними полковник перед тем, как бежать? А может, он сейчас приблизится к нам, скомандует «Вперед!» и выстрелит в наши спины…

Нет, этого не случилось. Полковник действительно подъехал к нам на красивом рыжем коне, приказал сопровождавшему его нукеру развязать нас и, откровенно любуясь собственным великодушием, объявил:

— Вы свободны, господин посол! Счастливого пути! Будем живы — даст бог, встретимся. — Он указал своей плеткой куда-то на восток и добавил: — Своих людей вы увидите там, в низине. И оружие примерно там же, поищете — найдете… — Затем, когда я уже специально отошел от посла подальше, полковник, гарцуя, приблизился и по-русски сказал мне: — Жаль, господин капитан, что мы не смогли поговорить в спокойной обстановке, но, надеюсь, такая возможность представится. А пока запомните: конечно же вы правы, никакой я не Степанов и никакой не полковник. Моя фамилия Штюмер. Майор Штюмер. Однако не советую вам рассказывать о нашем знакомстве ни Эмерсону, ни кому-либо еще из англичан, потому что, поняв, что вы нарушили тайну, они навсегда утратят к вам доверие. И не подумайте, что я говорю это потому, что ваше сотрудничество с англичанами хоть что-то для нас означает. Ничуть не бывало! Поговорка «Нельзя молиться двум богам» к разведчикам не применима, сами понимаете. В нашем мире, в мире разведчиков, можно молиться одновременно и трем богам, и жить при этом как индийские князья!

Из зарослей на всем скаку вырвался какой-то всадник, резко осадил коня за шаг от Нигматуллы-хана, так, что тот даже отшатнулся, и что-то тихо сказал ему. Нигматулла-хан бросился к Штюмеру и в панике выдохнул:

— Всадники перевалили через гору!

Штюмер заторопился.

— Тому, кто передаст вам привет от майора Штюмера, можете доверять как мне, — торопливо сказал он и ринулся в сторону юго-запада.

Не прошло и минуты, как, вздымая густые клубы пыли, примерно тридцать всадников скрылись из моих глаз.

Я поспешил к своим. Оказалось, что майор согнал их в поросшей тамариском глубокой лощине и приказал всем связать за спиною руки. Посла я застал склонившимся над ахуном — он пытался развязать тугой узел на его запястьях, но это было не просто. Мы с трудом справились с канатами, оставившими кровавые рубцы на руках наших товарищей, — ни ножей, ни мечей у нас не было. А уж времени и вовсе, потому что надо было во что бы то ни стало убраться отсюда до появления со стороны Керки всадников: кто знает, кем они окажутся и каковы их намерения? Не попасть бы вновь в западню! К тому же ни для кого не было секретом, что в поисках легкой наживы по Туркестану рыскают разные банды, не останавливающиеся ни перед чем, чтобы ограбить путников. Впрочем, какие уж тут секреты, если мы и сами едва не пали жертвой одной из таких банд: спасли Абдул-Хамид-ахуна и его мюридов от неизбежной мучительной гибели, а потом провели всю ночь под страхом смерти. Кто знает, окажутся ли приближающиеся всадники более гуманными, чем те разбойники?..

Мне казалось, что в первую очередь необходимо обезопасить посла, и потому я поспешил подвести к нему коня.

— Скорее скачите в Мазари-Шариф! Мы сами тут управимся и будем вас догонять!

Посол с укором сказал:

— А ты? Ты бы на моем месте бросил товарищей в такой опасный момент?

Что я мог ему ответить?!

Впрочем, отвечать было уже поздно: на высоком холме возникли всадники, и, заметив их, один из наших бойцов обреченно промолвил:

— Нагрянули…

4