Уже в последние дни своего визита Эренбург познакомился с легендарным анархистом Дуррути, с человеком, которого высылали из доброй дюжины стран и не раз приговаривали к смертной казни. Дуррути понравился Эренбургу, и его путевые очерки заканчиваются описанием их встречи в барселонском кафе. Они были не одни; с ними сидели еще двое: скульптор и член коммунистической партии. Между сотрапезниками Эренбурга разгорелся спор. Каждый выступал за свое: «скульптор за красоту. Дуррути за свободу. Коммунист за справедливость» [390] . Слушая их пререкания, Эренбург понял: Испании не миновать быть втянутой в сложную путаницу общей перепалки по вопросам идеологии и взаимоисключающих идей, перепалки, бушевавшей по всей Европе. История достала Испанию. Ее нищета, ее слабая демократия, ее мечущийся из стороны в сторону парламент не могли остаться безнаказанными.

Пять лет спустя, вслед за февральскими выборами, когда Народный фронт получил в кортесах большинство мест, Эренбург провел в Испании две недели. На этот раз он много встречался с коммунистами, в том числе с поэтом Рафаэлем Альберти и с несгибаемой коммунисткой Долорес Ибаррури — Пассионарней, — теперь членом парламента. Он побывал в Овиедо, в северо-западной части Астурии, где в 1934 году генерал Франсиско Франко подавил восстание шахтеров. Теперь проходили стачки в Мадриде и Барселоне. Правая пресса бурно призывала военных взять в свои руки власть.

Эренбург не питал никаких иллюзий по части намерений фашистов. Вернувшись в Париж, он использовал каждую возможность воззвать к общественному мнению, выступая на митингах, перед собраниями интеллигенции, предупреждая об опасности каждого, кто соглашался слушать, что «фашизм точит нож» [391] . После мятежа генералов в июле Испанская республика первой в Европе предприняла согласованные действия против фашизма.

Эренбург ни минуты не сомневался, что его место в Испании. Он обратился в «Известия» с просьбой командировать его, но редакция медлила с посылкой военного корреспондента. Со дня на день ожидалось начало «показательного процесса» над Каменевым и Зиновьевым, и партийному аппарату было не до Испании. Тем временем друзья Эренбурга — Андре Мальро, Жан-Ришар Блок, Поль Низан — поспешили в Мадрид, а 8 августа в столицу Испании прибыл от газеты «Правда» Михаил Кольцов, внешне чтобы давать сводки о военных событиях, на самом деле как личный эмиссар Сталина. Эренбург огорчался из-за этой ситуации, но сложа руки не сидел. Собрав материал из статей во французской и испанской прессе и использовав рассказы друзей — Мальро и других, — он уже через неделю, 25 июля, телеграфировал свои репортажи в Москву. И тут же собрал из прежних своих фотографий и текстов об Испании альбом, который, за месяц подготовив к изданию, 24 августа отправил в Москву. Двумя днями позже он выехал поездом в Барселону без ведома «Известий» и без их согласия.

Первые недели он разъезжал по Каталонии. Там царила безнадежная неразбериха. «…В Барселоне никто не мог ответить на вопрос, в чьих руках Кордова, Малага, Бадахос, Толедо», — возвращаясь памятью к тем дням, писал он в мемуарах «Люди, годы, жизнь». Только 4 сентября Эренбург смог отправить первую корреспонденцию — описание воздушного налета на городок Монт-Флорид. Однако, он был не только военным корреспондентом, он делал много больше. При том, что к концу года он написал для «Известий» более пятидесяти статей, он еще вовсю занимался политической деятельностью, используя свои связи для укрепления левых сил. Для него не существовало трений между его репортерскими обязанностями и желанием помогать делу борьбы с фашизмом. Точно так же, как в Париже, он пользовался своим положением корреспондента «Известий», чтобы сплотить общественное мнение против Гитлера, так и в Испании его не покидало неуемное стремление активно участвовать в борьбе против Франко. Он «выступал на митингах, собирал материалы о фашистских зверствах для западной печати, писал анонимные брошюры» [392] . Рафаэль Альберти сказал ему о казни Гарсиа Лорки, а в одну из августовских ночей он пережил первый воздушный налет на Мадрид.

Будь эта война внутренним делом Испании, без вмешательства других держав, республика, вполне возможно, сумела бы себя успешно защитить. Но с самого начала восставшие генералы рассчитывали на щедрую помощь своих союзников из Германии и Италии. К концу июля немецкие и итальянские транспортные самолеты доставили в Испанию военное подкрепление из Марокко — первый в истории военный десант, а их гражданские суда под прикрытием итальянских истребителей переправили через Средиземное море еще несколько тысяч солдат. Поначалу премьер-министр Франции Леон Блюм изъявил готовность помочь республиканцам, разрешив доставку военных припасов через границу с Испанией, но Англия, желавшая избежать войны с Германией любой ценой, надавила на Францию: экспорт оружия прекратился. Демократические государства (включая Соединенные Штаты) предпочли в течение всей войны сохранять нейтралитет, оставив Испанию с несколькими ненадежными союзниками, а практически предоставив самой себе.

Тем временем Сталин взвешивал все за и против, делая выбор. 23 августа Советский Союз присоединился к соглашению о невмешательстве. Тем не менее, не прошло и недели, как в Испанию прибыла команда высококвалифицированных дипломатов под руководством Марселя Розенберга, установившая формальные отношения с республиканским правительством. На тот момент, на протяжении первых месяцев войны, Эренбург был единственным советским гражданином, обладавшим широкими связями в испанском обществе, прежде всего в Каталонии, где Луис Компанис возглавлял необычное коалиционное правительство из коммунистов, социалистов, анархистов и каталонских националистов. У Эренбурга установились добрые отношения с Дуррути. Среди анархистов многие читали романы Эренбурга двадцатых годов, прежде всего «Хулио Хуренито» и чувствовали в их авторе родственную душу. Эренбург также поддерживал знакомство с Компанисом и Хосе Диасом, главой Испанской коммунистической партии. Эренбург, согласно его мемуарам, объяснил Розенбергу ситуацию, подчеркивая, что Советскому Союзу желательно войти в дружеские отношения с рядом конкурирующих политических движений в Каталонии, и Розенберг предложил ему телеграфировать свое мнение непосредственно в Кремль, что он и сделал.

Была у Эренбурга еще одна задумка: выезжать на фронт и вести в войсках боевую пропаганду. Он раздобыл грузовик с кинопередвижкой и небольшой печатный станок. Ему хотелось научить анархистов тактике партизанской войны; дерзкие и изобретательные, они были не в ладу с дисциплиной. Позднее, осенью, он демонстрировал им два классических советских фильма — «Чапаев» и «Мы из Кронштадта» — оба о Гражданской войне в России. Помогала ему в качестве ассистентки, сопровождая во многих поездках на фронт, его знакомая по Парижу, украинская эмигрантка Стефа Херасси [393] .

19 сентября Эренбург вернулся в Париж, откуда продолжал посылать в «Известия» сообщения об Испании. Его статьи, в целом, подчеркивали человеческий фактор: страдания, причиненные войной, и мужество защитников республики. Ревностный ее поборник, Эренбург и не пытался писать объективные репортажи о том, что видел. В Париже его разыскал старый революционер Владимир Антонов-Овсеенко, назначенный советским консулом в Барселону. Они знали друг друга по Монпарнасу еще до Первой мировой войны, когда оба часто сиживали в «Ротонде». Знакомство с Кольцовым, Розенбергом, Антоновым-Овсеенко означало для Эренбурга связь с тремя главными представителями Сталина в Испании, давая ему уверенность в первые месяцы гражданской войны, что он сможет внести существенный вклад в дело Испанской республики [394] .