— Ах, милый Иван Палыч… Вы совсем не умеете танцевать! Впрочем, мне нравится…

Они танцевали и под «Осенний сон», и под «Белой акации гроздья душистые», и…

И не заметили, как пришло время расходится.

— Товарищи, товарищи! — Мария глянула на висевшие на стене ходики. — Напоминаю, через полчаса последний поезд! Пора.

— Да-да!

Все быстро засобирались.

— Ой, как же вы пойдете-то, на ночь глядя? — глянув в окно, ахнула Анна Львовна. — Возьмите фонарь! Оставите на станции, я потом заберу.

— Не надо фонарь — у нас экипаж заказан! — бросил кто-то из молодых. — Домчит прямо до станции. Сейчас подъедет уже.

— У Субботина заказывали?

— Так тут, похоже, других нет.

— И сколько?

— Полтинник!

— Вот же ж гад! Как и не подавиться-то!

— Однако, монополист…

— Ой, ребята! Может, вы и Ивана Палыча домой подкинете? — вспомнила вдруг учительница. — Он по пути живет.

* * *

Артем выпрыгнул из коляски, едва только успели отъехать. Забыл! Ну, ведь — забыл!

Взбежал по ступенькам крыльца, бросился в коридор, постучал…

Учительница отворила дверь, взглянула удивленно.

— Иван Палыч! Случилось что?

— Случилось… Анна Львовна! Можно у вас книжку, Майн Рида попросить?

* * *

Нет, ничего такого не произошло на утро. Никого не приняли после вчерашней тайной встречи и все было так же, как и прежде. Обычное промозглое утро Зарного. Артём шёл к больнице, чувствуя, как усталость давит на плечи. Вечер в школе, где он встретился с Анной и её «хорошими людьми», оставил в душе смешанные чувства. С одной стороны приятно было танцевать с Анной, чувствовать запах ее волос, слышать ее приятный голос. Но с другой — сильно напрягало это тайное общество.

Он свернул к площади, где стояла хибара, и замер. У крыльца, под старой берёзой, стоял Гробовский.

— Иван Павлович, — протянул он, приметив Артема. — Доброе утро, голубчик. А я уж думал, вы в школе задержитесь. С Анной Львовной, поди, чай пили? Или… о чём-то поважнее шептались?

Молодой доктор похолодел. Неужели вчера все же выследил, чертов шпик?

Глава 9

Гробовский…

Какого черта он тут делает? Артем едва сдержался, чтобы не сморщиться. Кивнул, подойдя к гостю.

Плащ Гробовского (фамилия то какая, словно специально под него подобранная!) был покрыт дорожной пылью, манишка с бабочкой пожелтела ещё сильнее, а котелок, слегка съехавший набок, придавал гостю вид коммивояжёра. Но глаза — холодные, цепкие, с еле заметной насмешкой — выдавали хищника.

Гость опирался на трость, постукивая ею по сапогу, и лениво беседовал с Аглаей, которая, теребя фартук, отвечала сбивчиво, явно напуганная.

— Иван Павлович, голубчик! — протянул он. — Я уж думал, в этой глуши вас не сыскать. Не откажите в минутке, потолковать надо.

Артём стиснул кулаки. Последнее, что сейчас хотелось, так это разговаривать с этим типом.

— Алексей Николаевич, — ответил он холодно. — Чем обязан? У меня дела в больнице, сами видите, не ждут, так что по возможности…

— Ох, Иван Павлович, дела, дела, — перебив Артема, протянул он, качая головой, словно сочувствуя. — Понимаю, докторская ноша тяжела. Больные, язвы, сифилис… — Гробовский чуть прищурился, его улыбка стала шире, но глаза остались ледяными. — Слыхал, слыхал, вы тут с народом о чистоте беседуете. Похвально!

— Вы об этом хотели поговорить?

Гробовский сделал шаг, сокращая дистанцию.

— Знаете, Иван Павлович, — он понизил голос, — чистота и санитария — это хорошо. Но вот что я вам скажу. Не все болезни от грязи. Некоторые… от мыслей дурных. От идей, что в головы лезут. Вот, к примеру, Анна Львовна Мирская. Учительница, барышня умная, резвая. Однако ж эта ее резвость может много кому бед сотворить. Не замечали за ней чего… необычного?

— Не замечал. Анна Львовна учит детей, книги читает. Что в этом необычного или плохого?

Гробовский хмыкнул, его тонкие пальцы легонько постучали по набалдашнику трости.

— Ну, Иван Павлович, неужто вы так просты? Или пытаетесь показаться таким? Вы очень умный человек. И думаю все прекрасно понимаете.

— Что я должен понимать? — теряя терпение, спросил Артем.

— Барышня-то не только Пушкина читает. Слыхал, она с народом шепчется, о «земле для всех» говорит, о «справедливости». А такие речи, знаете ли, до добра не доводят. Говорят, вечера особые в школе проводит.