— Ах, мы когда-то ездили в Ниццу, — Вера Николаевна прикрыла глаза и мечтательно улыбнулась. — Гуляли по Английской набережной, купались. Какое чудесно лавандовое мыло там, на базаре… Так! Значит, говорите — лучше оставить?

— Да!

— Ты слышал, Юра? Что ж… Лечись!

— Надо — так надо, — вздохнув, пожал плечами мальчишка.

А парень-то не в мать. Спокойный, не истерит… Мужчина!

— Ну, до встречи, милый!

— До встречи…

— Вы только сегодня же пришлите с кучером пижаму или ночную рубашку… Можно еще домашнее одеяло, тапочки, посуду… — провожая женщину, напомнил Артем.

Едва они вышли в коридор, как из второй палаты послышался вдруг жуткий вой, перешедший в рычание. Убили кого, не меньше, причем весьма жестоко. Аглая тот час же бросилась на помощь.

Ростовцева заглянула в распахнувшуюся дверь.

— C’est quoi ca? Это… Это что такое? Это что там за чудовище? Человек или зверь? И что, мой сын будет лежать вот… вот с этим?

В палате номер два лежал Ефимка Пугало. Несчастный сифилитик, сходивший с ума от боли. Уж пришлось положить… чисто из сострадания — хоть как-то облегчить мучении, купировать, так сказать. Ну, а что — не выгонять же бедолагу?

Барыня вновь истошно закричала, пугая Ефимку — тот подскочил с кровати, забился в угол и дрожал, поглядывая на гостью как на чудовище.

— Немедленно! — сжав кулаки, Ростовцева возмущенно орала дурниной. — Убрать это немедленно! На улицу! Выкинуть! Иначе… О, вы меня еще не знаете! Я вам всем устрою!

— Успокойтесь! — пытался урезонить Артем. — Успокойте же!

Куда там! Помещица еще больше распалялась… Вот ведь характер! Дурной.

— Я сказал — молчать! — гаркнув, словно старшина на новобранцев, доктор хрястнул кулаком по стене.

От неожиданности помещица замолкла.

— Ну, конечно же, мы не положим их вместе, уважаемая Вера Николаевна! — спокойно произнес Артем. — Уверяю вас, ваш сын будет лежать в отдельной палате. Один! Так что напрасно вы…

— Я ничего не делаю напрасно, молодой человек! — Ростовцева горделиво вскинула подбородок.

— Что тут такое, маменька? — выглянул из смотровой Юра.

— Ах, оставьте меня все!

Махнув рукой, помещица направилась к выходу. На пороге же обернулась, сузила глаза:

— Смотри-ите, я вас предупредила! До свидания. Au revoir.

Она еще и улыбнулась! Но… Как где-то читал Артем — «так улыбалась бы змея, умей она улыбаться».

Да уж…

Господи! А куда же теперь деть Юру?! Вот же задача! Палат-то всего две. Правда, большие, на пять коек каждая. Но, в одной — Марьяна после операции, в другой — Ефимко с сифилисом. Поселит к нему еще и парнишку с открытой формой туберкулеза?

— Ушла, что ль? — вышла из палаты Аглая. — Вот ведь орала-то — да-а!

— Как там Ефимко?

— Утих. Эх, бедолага…

— Аглая… А у нас еще какое-то помещение ведь есть?

— Да есть, Иван Палыч, — девушка повела плечом. Вообще, получив официальную должность, в больничке она держала себя по-хозяйски. И правильно! Только вот неадекватную помещицу немного испугалась — ну-у, можно понять.

— Чулан, где метлы, лопаты да халаты старые… Только там оконце узкое — темновато.

— Ничего. Нынче нам с тобой, Аглаюшка, не до жиру, — рассмеялся доктор. — Вот что — позови-ка своих девушек, вымойте там все, выкиньте хлам… койку поставьте… и тумбочку… Все-таки, с туберкулезом и в самом деле отдельную палату нужно, на всякий случай.

— Сделаем, Иван Палыч!

— А я пока с пациентом… Да! Смотровую потом промойте с карболкой, с содой — тщательно. И руки… Халаты прокипятить! С палочкой Коха шутки опасны… Хотя, здорового-то человека иммунитет справится. Но — все-таки! Как говорится — лучше перебдить, чем недоспать.

Доктор вновь вернулся в смотровой кабинет, он же — и приемный покой. Юра все так же сидел на стуле и терпеливо ждал, разглядывая висевший на стене портрет государя императора в красном полковничьем мундире с эполетами и витым шнурами.

— У меня папа тоже полковник! — похвастал мальчишка. — На фронте сейчас. Уже два раз ранен был. Один раз под Перемышлем, а второй — уже не так давно, под Ригой. И брат старший, Вадим, тоже на войне. Первый год. Он юнкером был, а теперь — прапорщик! Я тоже офицером стану… И погибну со славою за Родину и государя!

— Ну, погибать-то не стоит, — усаживаясь за стол, развел руками доктор. — Давай-ка, Юра, запишем тебя в журнал… Да! Меня, кстати, Иван Палыч зовут…

* * *