Подсказка: вы можете узнать дополнительную информацию о некоторых объектах, посмотрев на них и мысленно пожелав увидеть скрытое (на стадии адаптации, возможно, поможет прищуривание).

Подсказка: многие потенциальные зараженные страдают психологическими проблемами различной степени тяжести, ввиду чего способны на совершение различных опасных поступков: создание аварийных ситуаций на дорогах; немотивированные хулиганские действия; нападение с целью убийств и нанесения травм; и даже террористические акты с массовыми жертвами. Опасайтесь неадекватно выглядящих потенциальных зараженных и избегайте мест массовых скоплений потенциальных зараженных и иммунных.

Стартовые условия: ОШИБКА! Стартовые условия не установлены!

Внимание! Вы потеряли вторую жизнь, не достигнув прогресса ни в одной из основных характеристик. Минимальное количество очков прогресса, требуемых для повышения какой-либо основной характеристики на вашем уровне развития — десять. Постарайтесь, чтобы подобное не повторилось, не допускайте обнуления количества возрождений. В качестве компенсации и помощи ваша удача получает 20 очков прогресса и становится равной 2. С вашим невезением удача не будет лишней.

Удачной игры.

Я очнулся в стерильной тишине, которая давила на уши, как вата, пропитанная чем-то едким. Запах антисептика вгрызался в ноздри, вызывая смутное чувство тревоги — словно этот резкий, больничный аромат был не просто химией, а триггером чего-то забытого, но важного. Подо мной была жёсткая койка, тело укрывало тонкое одеяло, от которого пахло несочетаемыми ароматами — пылью и казённой стиркой. Свет ламп над головой был слабым, почти болезненным, он сочился из-под потёртых плафонов, отбрасывая на стены бледные тени, похожие на изломанные силуэты заражённых, что мерещились мне в каком-то другом, далёком кошмаре. Всё вокруг было белым — стены, потолок, занавески на окне. Но эта стерильность не успокаивала, а, наоборот, резала глаза своей безупречной правильностью.

Грудь ныла, будто кто-то вырезал из неё кусок и наспех зашил. Сердце стучало неровно, каждый удар отдавался глухой ноющей болью где-то под рёбрами. Но хуже всего была пустота в голове. Память утеряна, как будто кто-то стёр её грубой резинкой, оставив лишь эхо боли и отчаяния. Я не знал, кто я, где я, почему здесь. Только обрывки, бессмысленные осколки, которые всплывали в сознании, как мутные пятна в стоячей воде.

Я повернул голову, и боль прострелила правое предплечье, острая, как удар ножа. В этом ощущении было что-то знакомое, почти живое. Словно я уже чувствовал эту боль, но не от операции, а от чего-то другого. От схватки? Да, точно, от неё. Перед глазами мелькнула тень — женская фигура, с нечеловечески яркими глазами. Забавно, что глаза эти были на изуродованном мутациями лице почти красивыми. И ярко-голубые волосы замурзанного парика — Мальвина почему-то очень стеснялась своего лысого черепа. Почему я назвал эту странную женщину так? Я видел, как её когти впиваются в мою плоть, как кровь хлещет на грязный бетон, но дальше — провал. Только боль осталась, как татуировка на коже, как символ того, что я не смог победить.

Дверь в палату оставалась закрытой, но за ней раздавались шаги — тяжёлые, размеренные, как поступь палача. Каждый звук отдавался в голове, вызывая странное чувство угрозы. Я напрягся, ожидая чего-то, но чего — не знал. И вдруг перед глазами вспыхнул зелёный свет ещё одного воспоминания, мягкий, почти живой, как дыхание леса после дождя. Графиня. Её Дар. Я видел, как этот свет окутывает фигуру, раненую, почти умирающую. Лаки. Она выжила, но она… её лицо, обезображенное, покрытое шрамами, смотрело на меня с немым укором. «Зачем?» — будто спрашивала она. Я моргнул, и видение исчезло, оставив лишь привкус горечи во рту и жжение в глазах.

Я попытался пошевелиться, и рука случайно коснулась груди, где под бинтами угадывался свежий шов. От операции. Но под черепной коробкой у меня творился полный сумбур. Накатило ещё одно воспоминание. На этот раз это был мужчина. Пальцы дрогнули, и перед глазами возник Патрокл — его тёмные глаза смотрели прямо в душу. Мудрый взгляд долгоживущего существа. Настолько долго, что его впору назвать «вечным». Нодий. Это слово эхом отдалось в голове, но я не понимал, что оно значит. Только видел, как чья-то рука сжимает оружие, а вокруг нас — тьма, густая, как смола. Видение растаяло, и я снова оказался в палате, в этой стерильной клетке, где каждая деталь была насмешкой над моим нынешним состоянием полного смятения.

В вену тянулась капельница, и я чувствовал, как по жилам растекается холодный кисель антибиотиков, будто кто-то заливал в меня не лекарство, а само забвение. Я сжал кулак, пытаясь ухватиться за что-то реальное, за любую зацепку, которая вытащит меня из этой пустоты. И вдруг из глубины сознания, как из-под слоя пепла, вырвался шёпот: «Анютка». Это имя я произнёс вслух, едва слышно, но оно резануло по сердцу, как лезвие. Перед глазами вспыхнул её смех — звонкий, тёплый, почти живой. Я видел её где-то в Улье, в этом проклятом месте, где смерть была ближе, чем собственная тень. Она смеялась, а вокруг нас были руины, запах пороха и крови, но в тот миг я чувствовал, что жив. Смех погас, как портал серых, оставив меня в одиночестве, в белой палате.

— Аня… — пробормотал я, и память снова дрогнула, выдав обрывок диалога, такой яркий, что он казался реальнее этой койки. Её лицо, бесстрастное, почти холодное, но в какой-то момент оно обрушилось, под натиском утраты.

«Момент упущен. Я его упустил».

Я не помнил, о чём она говорила, но чувствовал, как сердце сжимается, будто от удара. Видение исчезло, и я снова оказался один, с этой болью в груди, которая была не только от операции, но и от чего-то гораздо более старого, гораздо более тяжёлого.