Но я чувствовал себя на удивление… комфортно. Будто я работал с этими ребятами уже много лет.

Вечером, когда рабочий день уже подходил к концу, и я чувствовал себя выжатым, как лимон, который пропустили через соковыжималку, а потом еще и потоптались на нем ногами, в ординаторскую заглянул Савамура.

— Эй, Херовато-кун, — он хлопнул меня по плечу. — Какие планы на вечер?

— Кровать, сон, возможно, кома, — честно ответил я.

— Отставить кому! — рассмеялся он. — Каждого новичка мы должны… как бы это сказать… посвятить. В общем, я предлагаю пойти выпить. Отметим твое, так сказать, боевое крещение. Отказ не принимается. Это приказ старшего по званию!

Савамура с улыбкой посмотрел на Рю, который тут же закивал с энтузиазмом.

— Точно! Пойдем, братец! Я знаю одно место, там такие якитори делают, пальчики оближешь!

Я посмотрел на них, потом на Инуи, который все так же сидел с книгой, словно прирос к стулу.

— Инуи, ты с нами? — спросил Савамура.

Тот даже не поднял головы.

— Спасибо, но у меня в плане на вечер — глава по патофизиологии митральной недостаточности. Это куда увлекательнее, чем денатурация белка в вашем организме под воздействием этанола.

— Ну, как знаешь, зануда, — добродушно хмыкнул Савамура. — А мы пошли.

Бар, в который притащил нас Нишиноя, оказался крошечным, зажатым между прачечной и цветочным магазином. Внутри было всего несколько столиков и длинная стойка, за которой колдовал пожилой усатый бармен.

Мы сели за маленький столик в углу. Рю тут же заказал три огромные кружки пива и целую гору закусок.

— Ну, за знакомство! — провозгласил Савамура, когда нам принесли запотевшие кружки

Мы чокнулись. Холодное, горьковатое пиво приятно обожгло горло.

— Так откуда ты все-таки, Херовато-кун? — спросил Савамура, отхлебнув из своей кружки. — Кунитати — это же такая дыра. Как тебя оттуда занесло в столицу?

Я пожал плечами.

— Ладно, — отмахнулся Савамура. — Ты сегодня был великолепен. Я, честно говоря, на секунду растерялся. А ты… как будто каждый день такое делаешь.

— Не каждый, — я усмехнулся. — Просто иногда приходится выбирать между «не сделать ничего» и «сделать хоть что-то». Я выбрал второе.

— Слушай, а правда, что ты в скорой тому парню… ну, ты понял… ручкой? — Нишиноя подался вперед, его глаза горели любопытством.

Я вздохнул. Уже выяснили. Похоже, от славы героя-канцеляриста мне не отмыться. Неужто в каждой больнице обо мне будут слухи нелепые ходить.

— Ага… Но там ничего особенного.

Савамура, видимо, поняв, что я не сильно горю желанием обсуждать свой великий подвиг, пришел на выручку.

— В любом случае, — он отпил пива, — ты уже стал членом нашей команды. Ты теперь часть корабля.

— Кстати, — оживился Нишиноя, прожевав кусок куриной кожицы. — Раз уж мы тебя посвящаем, ты должен знать местный расклад. Садись поудобнее, братец, сейчас начнется самое интересное.

Он сделал таинственное лицо и понизил голос.

— Начнем с нашего любимого Томимо-сенсея, — Нишиноя хихикнул. — Есть байка, что однажды, когда еще он был ординатором, на дежурстве перепутал физраствор с глюкозой и чуть не ввел его пациенту с диабетом. Его тогда остановила санитарка, которая просто мимо проходила и заметила не ту этикетку. С тех пор она в отделении пользуется большим уважением, чем он.

— Рю, не преувеличивай, — мягко поправил его Савамура, хотя и сам улыбался.

— А профессор Ишикава? — спросил я, вспомнив рассказ Савамуры. — Тот, что самый старший.

— О, Ишикава-сенсей — это живая легенда, — с неподдельным уважением в голосе сказал Савамура. — Говорят, лет десять назад ему предложили пост заместителя министра здравоохранения. Кабинет в центре Токио, личный водитель, огромная зарплата. А он отказался. Сказал, что не может променять операционную на разборки и политическую грязь. Говорят, министр был в ярости. Но Ишикаве было все равно.

— А Мей-сенсей? — не удержался я. Сильно хотелось узнать о ней подробнее.

Нишиноя аж поежился.

— О-о-о, — протянул он. — Демонесса — это еще мягко сказано.

— Она жесткая, — согласился Савамура, становясь серьезным. — Но справедливая. Она прошла через ад, чтобы оказаться там, где она сейчас. В нашем мире женщине-хирургу, чтобы доказать, что она чего-то стоит, нужно быть вдвое лучше, вдвое умнее и вдвое сильнее любого мужчины. Она стала вдесятеро лучше. Поэтому ее и боятся, и уважают.

Он сделал глоток пива.

— Хотя… — он задумался. — Есть, пожалуй, один человек во всей этой больнице, который может с ней спорить на равных. Даже подкалывать ее. И ему за это ничего не бывает.