И вот тут-то мне, конечно, хотелось испытать волшебное на настоящем деле: сумеет ли оно выполнить подлинное, потаенное мое желание?

Не пошлое материальное, в виде дензнаков или бриллиантов, а настоящее, идеалистическое, из мира чувств?

Конечно, материальное мне тоже понадобится, но – потом. Здесь-то, в алтайской глуши, зачем мне вещественные блага, деньги или сокровища!

Я загадала и пожелала, чтобы Земсков стал моим, и оно – сработало!

Одно мое движение, одно хотение, и неприступный Миша начал покрывать меня поцелуями, домогаться – так что я не знала, как поток его ухаживаний остановить. Не просить же вновь волшебное на этот раз избавить от него – совсем глупо желание тратить!

Поэтому очень хорошо вышло, что Машка в решающий момент появилась и спугнула нас. Все получилось совершенно замечательно: как она оскорбленной фурией выскочила из палатки и потом безутешно рыдала (я слышала), а Земсков дрожащим голосом подле нее блеял, винясь во всем и утешая. О! Вот он, момент моего торжества!

Но после случившегося стало совершенно ясно, что я, как говорили молодые веселые авторы Ильф и Петров, чужая на этом празднике жизни.

Ни эта несчастная экспедиция больше не нужна мне, ни тем более я – им.

Я притаилась за деревьями и слышала весь тот пошлый любовный вздор, который Мишенька Земсков нес к ногам своей возлюбленной Марии Крюковой. Просто фу!

Потом они успокоились и вдвоем полезли назад в палатку.

Ну, совет им да любовь, а меня ждут великие дела!

Я пошла в ту сторону лагеря, где спали теленгиты из Улагана, замечательные простые ребята. Они, конечно, тоже не были героями моего романа, однако нравились мне больше, чем ленинградские напыщенные умники.

Они меня многому научили. Например, скакать верхом. Два с лишним месяца назад, когда мы добирались к курганам от Телецкого озера, я сидела на коне, словно свинья на заборе, – но теперь эти мерины-двухлетки, на которых прибыли из Улагана рабочие, стали мне подвластны. А что вы хотите! Каждый день я ездила с чересседельными сумами к близлежащему ручью, три километра туда, под гору, три назад – и так ежедневно, десятки раз за день! Нашим ученым, видите ли, требовалась вода, чтобы растапливать мерзлоту в раскопе и доставать оттуда всяческую ерундистику – а меня в компании рабочего Николая (или по-местному Оша) поставили руководить доставкой воды.

Алтайцы обычно имеют два имени – одно русское, потому что всех их при старом режиме крестили по православному обряду, а второе исконное. Мне Ош-Николай много о себе и о своей жизни рассказывал, пока мы не спеша плелись, спускаясь на своих кониках по тропе к ручью, а потом забираясь наверх с водой.

Сейчас Николай-Ош, как и трое других рабочих, которые собирались нас провожать, дрыхли в стороне от наших палаток – под дубом, завернувшись в бурки.

Я прокралась в их стойбище.

Рабочие, как и все мы, выматывались в течение дня, поэтому я надеялась, что они не проснутся. Да и знали туземцы, что сегодня прощальный вечер, поэтому я не сомневалась, что они прикупили в магазине в своем поселке огненной воды и втихаря от нас раздавили пузырь-другой «рыковки» во славу советской науки. Так, похоже, и случилось, потому что храпели все они знатно.

В сторонке от рабсилы лежал инвентарь: лопаты, ломы, мотыги, переметные сумки. А рядом – седла и упряжь.

Луна светила так ярко, что легко можно было найти и выбрать, что мне нужно. Я взяла привычное – было немного страшно, потому что седлала я коня не слишком часто, обычно Николай приводил животное снаряженным.

Седло с подпругой и потником оказались тяжелыми, я еле дотащила их до «своего» коня. Стреноженный Салхын, или по-русски Ветерок, пасся вместе с другими меринами на лугу – точнее, он, конечно, спал стоя, временами очухиваясь и пощипывая травку.

Я подошла к нему, как учил Ош-Николай, с правой стороны. Погладила по голове, дала корочку хлеба – сахара в лагере к концу сезона образовался дефицит, как и практически всех продуктов.

Ветерок вполголоса заржал, приветствуя меня. Я положила и расправила у него на спине потник, сверху – седло. Заправила ему в рот железо, надела на него узду.

Иссиня-черное небо на востоке понемногу стало светлеть. И сразу несмело затрещали птицы.

Пора было уходить. Не ровен час, кто проснется.

Я принесла сумку со своими вещами, приладила к седлу. Самое главное было при этом все время при мне, в кармане юнгштурмовки.

Я подтянула подпругу, развязала путы, связывающие ноги моему Салхыну, сунула их в карман и вскочила в седло.

Получилось довольно ловко. Я многому научилась здесь, в экспедиции, и теперь не сомневалась, что эти знания и умения мне в жизни пригодятся.

Например, где-нибудь на королевском ипподроме, где аристократические дамы Британии демонстрируют друг другу и миру свои шляпки. Умение изящно сидеть в седле никогда не помешает ни одной гранд-даме.