«И тогда – какой простор для деятельности открывается! По самым разным направлениям. Например, зарабатывать деньги. Ладно, пусть в прошлом, двадцать восьмом году в СССР казино запретили. Во Владимирском клубе больше не играют в рулетку. Но остались, к примеру, ипподромы. Есть лотерея Осоавиахима. А первый приз, который там разыгрывается, – кругосветное путешествие из Москвы в Берлин, потом в Париж и так далее, до Нью-Йорка и Владивостока. Вот бы выиграть, а потом сойти с аэроплана и остаться там, где финансы играют гораздо большую роль, чем в СССР: в Лондоне или Сан-Франциско! Купаться в деньгах, в шампанском и любви окружающих!»

«Но можно жить и не в чуждом капиталистическом мире, а остаться в Советском Союзе. Зарекомендовать себя умелыми предсказаниями – например, биржевых кризисов в Северо-Американских Соединенных Штатах или перестановок в кабинетах Великобритании – и через это войти в советское правительство! Стать помощником и наперсником у самого Сталина!»

Перспективы передо мной открывались такие, что захватывало дух. Как показала история с Машей и Земсковым, которого мне без труда удалось у Крюковой отбить, я могу преуспеть не просто по части предсказания грядущих событий, но и в смысле управления ими! «Интересно бы узнать: каковы границы того, что я могу сделать? В состоянии, например, добиться, чтобы какой-нибудь барон Ротшильд бросил к моим ногам все свои богатства?»

Все это я вспоминала и обо всем этом думала, пока мой верный Ветерок вез меня в гору по тропе в сторону перевала Кату-Ярык.

На самом деле Ветерок-Салхын, конечно, не мой, а Николая-Оша, но я его оставлю на Телецком озере перед тем, как сяду в лодку переправляться на далекий противоположный берег. Местные жители, люди в подавляющем большинстве честные, вернут его, конечно, хозяину. А сейчас он (спасибо моим умениям и волшебному) слушался меня безоговорочно, словно хозяйку.

Постепенно рассвело. Солнце пока не появилось из-за могучих гор, но небо из темно-аквамаринного стало сначала светлым, а потом голубым. Вершины, как всегда по утрам, окутывал туман. Птицы пели и резвились – далеко не так, как в начале лета, когда мы прибыли сюда, а более деловито и степенно.

Где-то высоко-высоко надо мною парил, распахнув крылья, черный коршун. Он словно сопровождал меня в пути. Кажется, именно его я завидела в светлеющем небе, когда седлала Салхына в Казарлыцком урочище. Теперь он будто бы не отставал, выслеживал меня.

Охотится? Собирается напасть? Мне надо его бояться? Да ну, глупости. Разве сможет тупая птица совладать с человеком, пусть даже безоружным!

В диких лесах вокруг водились противники посерьезнее. Там охотилось множество дикого зверья: и медведи, и барсы, и рыси, и волки. Николай-Ош показывал мне следы, даже их силуэты вдали мы видели неоднократно.

Но сейчас я чудесным образом не боялась нападения. Когда есть с собой волшебное – кто из них сможет посягнуть на меня? Тем более какая-то пустоголовая птица!

Когда достигла перевала, солнце появилось из-за гор. На всем моем пути я не встретила никого: ни человека, ни зверя. Только шуршало иногда что-то в кустах, кто-то пускался наутек, заслышав копыта моего коня, да по-прежнему парил далеко вверху тот самый коршун.

На перевале я тоже была одна-одинешенька, и весь этот мир принадлежал мне.

Когда мы были здесь два с гаком месяца назад, направляясь к Казарлыку, я не сумела оценить всей красоты и величественности этих мест. Слишком много внимания уделяла тогда окружающим, и этому Земскову, и Машке Крюковой, и хамам мужикам-рабочим. Постоянно переживала, как посторонние посмотрят на меня, что скажут за моей спиной. Да и конь мой меня тогда не слушался, управлять я им не умела, отбивала себе все мягкое место – словом, сплошное мучение!

Оттого не замечала в ту пору ни скал, отвесно падающих вниз на этом и на противоположном берегах Чулышмана, ни самой реки, которая тонкой ниточкой вилась внизу подо мною, ни простора, распахнувшегося вправо и влево на многие километры. Зато сейчас, приказав Салхыну остановиться у самого обрыва, я спокойно и гордо смотрела вокруг, оценивая и стараясь запомнить эту красоту.

Тропа спускалась уступами к Чулышману. Я помнила, как Земсков говорил, что высота обрыва тут около восьмисот метров, а тропа вниз, извиваясь, идет иногда под углом семьдесят градусов. Я не очень хорошо учила геометрию, поэтому не знала, сколько это в точности, но сама видела, что уклон чрезвычайно крут.

Но не беда. Если я сама сюда два месяца назад забралась, под надзором проводников, правда, – то сама и спущусь. Тем более что сейчас подо мною верный конь, а в кармане – волшебное!

Я не спеша поехала шагом вдоль обрыва по направлению к тропе.

Вдруг что-то с шумом пронеслось мимо меня, едва не задев лицо. Конь отпрянул, заржал испуганно. Я осмотрелась. Вдоль обрыва стремительно удалялся черный коршун – наверное, тот самый, что сопровождал меня всю дорогу от кургана. Он отлетел метров на двадцать пять, но вдруг развернулся и снова помчался на меня!