— Экспрессионистская эстетика не для слабонервных, — Зум облокотился локтем на ступеньку. — И фам фаталь тоже.

— Фам фаталь — абсурдная героиня, — сказал Леман, — ей интересен сам процесс, а не его результат.

— Проблема фам фаталь в том, что она недолилит: работать не хочет, а домохозяйкой быть не может, — Алина обдула челку с глаз. — Тот еще экзистенциальный тупик.

— А роковые Евы? — засомневался Мальстрём.

— Ева может быть красивой, обольстительной, умной, но роковой она не будет никогда — она для этого чересчур благополучна. Это домашний ангел с поварешкой, который к мужчинам испытывает материнские чувства, мечтает женить их на себе и взаперти кормить котлетками. Когда Лилит сбежала от Адама, Бог сотворил ему усидчивую подругу из ребра. Правильная Ева, в отличие от неправильной Лилит, любит рутину, освященную многовековой традицией.

— А Лилит?

— Она в бегах, — усмехнулся Леман.

— В движении, — уточнила Алина.

— Может, Бог еще помирится с блудной дочерью, — понадеялся Мальстрём.

— Богу не нужны дочери. Ни блудные, ни праведные. Никакие.

— Разве Лилит и фам фаталь не одно и то же? — допытывался Мальстрём.

— Фам фаталь — подмножество замкнутого множества Лилит, — объяснила Алина. — Или дополнение замкнутого множества Ев до замкнутого множества фам.

— Слишком много замкнутых, — покачал головой Мальстрём.

— А теперь пример для нормальных людей, — попросил Зум. — Мне этой математической херни в гимназии хватило.

— У нас вышка во втором семестре, — напомнила Алина.

— Предвкушаю, — пал духом Зум.

— Вышка — для самых маленьких, — успокоил его Леман. — Не требуется никаких умственных усилий. Это как краткий пересказ «Войны и мира» в нескольких абзацах.

Мальстрём задумчиво уставился в иллюминатор:

— Никогда не понимал нуаров. В чем прелесть жанра, где Джонни либо влюблен, либо мертв, либо на пути от одного к другому?

— Нуар не жанр, а мироощущение, — возразила Алина. — Секрет нуара не в сюжете, но в атмосфере.

— В нуарах все непредсказуемо, — Мальстрём рассеянно вертел в руках очередную фотографию.

— Ну почему, — Алина снова подошла к иллюминатору. — Если фам фаталь брюнетка, протагонист умрет, если блондинка — возможны варианты. На бессмертных героев литературных серий правило не распространяется.

— А если фам фаталь в кокошнике? — улыбнулся Леман.

— Будет много трупов.

Мальстрём показал Алине снимок с двумя почти уже взлетевшими над парапетом гибкими фигурами:

— Это паркурщики?

— Трейсеры. Они меня научили правильно приземляться.

— У тебя здесь сплошные адреналинщики.

— Камера любит увлекающихся людей. По крайней мере, моя камера.

— Энергия и динамика — зло по Блейку, — поддел Леман.

— И вечный восторг, — сказала Алина.

— Любое творчество — обмен энергией, — заметил Зум.

Мальстрём осторожно прощупал почву:

— Почему ты не фотографируешь Вирского?

Алина насторожилась и неопределенно пожала плечами:

— Его и так слишком много вокруг, чтоб его еще фотографировать.

— Но ты ведь смотришь на него без фотоаппарата?

— Мне не нужны глаза. Я чувствую его позвоночником.

— Вы познакомились во время сентябрьской забастовки? — с кошачьей вкрадчивостью подступал Мальстрём.

— Мы вместе убегали от легавых. Не предполагалось никаких продолжений в рациональном мире причин и следствий. Он не знал, где я живу. Просто однажды они с друзьями заблудились, он зашел в «Аталанту» спросить дорогу, потом они пошли по правой, а не по левой дуге Корбьера…

— Дуги Корбьера разделены каналом?

— Правая дуга Корбьера проходит между правой дугой Кампаны и правой дугой Нуво.

— В ваших дугах черт ногу сломит, — посетовал Мальстрём. — А где фотографии забастовки?

Алина принесла из носовой каюты плотный пакет и выпотрошила его над столом. Поверх уличных сценок с шелестом легли снимки, запечатлевшие самые макабрические моменты забастовки: пожары на баррикадах, кровавый гиньоль в подворотнях, закопченные лица забастовщиков, крупнозернистая мешанина шлемов, как будто в городе нерестилась стая огромных рыб, стеклянное крошево витрин, расплющенные автомобили, обложенный булыжниками шмат суши, точно необитаемый остров, с которого потерпевшие крушение посылают на большую землю сигналы SOS.

— У меня есть одна фотография Дениса, — Алина бросила быстрый взгляд на Мальстрёма: — Снято как раз во время забастовки.

— Почему он? — Мальстрём пристально вглядывался в протянутый снимок.

— Он мастерски бросал коктейли Молотова.

— А если серьезно?

— У него красивая спина.

— Нет, кроме шуток.

— Меня интересуют ритмы. Чтобы понять что-либо — неважно, живое существо или топос, — достаточно уловить его ритм. Приязнь и неприязнь — вопрос совпадения и несовпадения ритмов.