Бах-бах-бах-бах — клац! Затвор встал на задержку.

Ответом ему стали несколько вспышек выстрелов совсем недалеко, метрах в тридцати.

Наш герой не стал пригибаться. Он отважно продолжил атаку неприятеля с какой-то сумасшедшей смесью злости и восторга. Всё это время, пока он ползал сегодня, они прижимались к земле, как крысы в подвале — юркие и невидимые. А тут — пожалуйста! Вставай и воюй! Это же так просто — в полный рост, как человек. Как воин.

Он выхватил третью гранату, выдернул чеку, запустил её, стараясь попасть в мелькающие вспышки. Грохнул взрыв. Потом последовала ещё одна. Он швырял их с жутким азартом, почти с наслаждением. Они рвались, расцветая огненными цветами в ночи, производя восхищающий его грохот. Пули рвали воздух всё ближе — одна пролетела так близко, что Лёха явственно почувствовал её, как будто ветер стеганул по щеке.

Весело. Страшно. И смешно.

Он засмеялся — коротко и нервно.

Эх, гранаты кончились…

А потом увидел пленного. Тот лежал у его ног, уткнувшись лицом в землю. Видимо, контужен или просто потерял сознание от удара лопатой. Лёха схватил его за ворот, дёрнул, перевернул, снова закинул тело на плечо. Вроде тощий — а тяжёлый, зараза. Мяса мало, значит — мослы да кости.

Ослик Иа рванул прочь от вражеских траншей — туда, где, по его мнению, должны были быть свои. В полный рост, с висящим на плече телом пленного, как с мешком картошки. Только гораздо тяжелее. Пленный слабо шевелился, что-то мычал и безвольно болтался, ударяясь коленями и ботинками о Лёхины бока и спину.

Примерно метров через пятьдесят Лёхины ноги начали сдавать. Сначала шаги стали чуть короче. Телу всё тяжелее давался каждый новый рывок. Плечи начали опускаться, спина выгибаться дугой, дыхание срываться — в горло будто засыпали песка. Он пытался дышать глубже, но лёгкие были набиты дымом и пылью, каждое движение отзывалось болью.

Впереди, совсем близко — метрах в двадцати, может, и меньше — чернела большая воронка. Лёха стиснул зубы и потащился дальше, будто таща не одного человека, а целую лошадь.

В последний момент, когда мышцы уже отказались его слушаться, Лёха не шагнул, а почти упал — вместе с пленным, всем телом, в эту спасительную яму. Воздух вырвался из груди с хрипом, как пар из продырявленного котла. Пленный глухо бухнулся рядом, и Лёха почти машинально подтянул его к себе, прикрывая собой — хотя и не знал, жив тот ещё или уже всё.

Он лежал, прижавшись к земле, пока руки не перестали дрожать, а в ушах не схлынул гул. Всё тело ныло, мышцы дёргались от перенапряжения. Шлем съехал набок, и по виску катился пот, смешанный с пылью.

Но он был жив.

А если повезло — то и пленный тоже.

Октябрь 1937 года. Париж.

Серхио Гонсалес, сидя в кресле с высокой спинкой и винтажными латунными клёпками, отмеривал себе ровно сорок грамм коньячка. Hennessy VSOP. Он делал это с тем деловым изяществом, какое присуще банкирам, умеющим тратить чужие деньги, как свои.

Часы отбили половину четвёртого ночи по времени Парижа.

— Нет, что не говори, а лягушатники знают толк в напитках. По статусу мне пора на уже конечно на XO переходить, но честно, ВЖОП мне больше нравится. — пошутил изрядно округлившийся в последнее время бывший испанский банкир, а ныне уважаемый парижский житель.

Пузатый графинчик весело звякнул о край бокала, и янтарная жидкость медленно растеклась по его стенкам, отражая тусклый свет настольной лампы.

А всё случилось буквально полчаса назад.

Серхио вынырнул из сна, как из-под воды — сердце колотилось, а в его кабинете трезвонил телефон, будто колокол на пожарной каланче.

— Месье Гонсалес? — пробулькал голос телефонистки. — Вас беспокоят из международной станции. Соединяю с Сидар-Рапидс, Америка. — визгливый голос телефонистки, взбудораженной собственной важностью, прорезал утро. — Говорите громче, линия плохая!

Прежде чем он успел ответить, трубку заполонили щелчки и треск, а затем:

— Мистер Гонсалес?! Алло! Хррр! Фрр! Это Артур Коллинз из Коллинз Радио Компани! — заорал голос с жутким американским акцентом из трубки сквозь грохот и щелчки трансокеанской линии. — Чёрт побери, наконец-то! Я два часа ждал соединения!

Серхио, всё ещё не вполне проснувшийся, машинально выпрямился:

— Д-да… да! Слушаю вас, мистер Коллинз! — прохрипел он со сна, с трудом понимая, где находится. — Серхио Гонсалес на проводе. Херров Гондалес Капитал Групп… — выдавил он, стирая ладонью сон с лица,

— Вы работаете на Пола Гэлвина?! — проревел в трубку Коллинз, перекрывая помехи на линии и у Серхио заложило ухо.

— Нет! Что вы! — замотал он головой, хотя собеседник этого не видел, не осознавая со сна, что говорит. — Мы просто хотим приобрести… купить Моторолу! Тьфу, то есть этот их Галвин Мануфактуринг! Но Пол всё чего-то боится и кочевряжится…

На другом конце провода воцарилась тишина, прерываемая лишь потрескиванием. Сквозь шум эфира послышалось тяжёлое дыхание.

Затем Коллинз вдруг заговорил тихо, резко и жёстко: