Лёха приподнял голову. Луна зависла над полем, чёткая, ясная, будто свежевымытая дождём. Стояла на полпути к своим в небе.

— За полночь… — сказал он вслух. — Твою же… Уже за полночь.

Франкисты, как выяснилось, были народ нервный. Поле всё ещё периодически освещали их ракеты — они взмывали в воздух и вспыхивали, как магний, разливаясь бледным светом. Интересно, думал Лёха, почему-то казалось, что летят они не сзади, а спереди. Неужели я повернул назад? В каком направлении тогда теперь фронт — и где наши?

Он лежал, разглядывая пятна света и тени, и пытался убедить себя, что можно остаться здесь до утра. Лёха посмотрел на пленного и поморщился.

— И как я тебя тащить-то буду, а?.. — пробормотал он. — Опять на моей шее поедешь, захребетник проклятый!

Он вспомнил, как волок его сюда — и его передёрнуло. Всё тело будто вспомнило этот путь и отказывалось повторять.

Одиночный пулемёт всё ещё не сдавался, периодически рождая короткую очередь. Лёха был голоден, замёрз, у него разболелась голова, он был покрыт грязью с головы до ног — он не мог оставаться здесь всю ночь. Он перевернул пленного, собираясь снова закинуть его себе на плечо, как вдруг прямо над ними разорвалась осветительная ракета — и он увидел красную нашивку с надписью:

«ROT FRONT» и сжатым кулаком!

На кожаной той самой кожаной куртке.

Лёха отпрянул, в ужасе и оцепенении, как будто увидел трёхметровую змею.

Неужели он захватил своего?! Республиканца?! Командира?! Через секунду он понял, что это так. Более того — это точно был один из республиканских командиров. Несостоявшийся Ослик Иа судорожно сдёрнув мешок и в ярком свете Лёха даже узнал его!

— Ганс?! — выдохнул советский лётчик. — Ганс?! Да ты что, с ума… Это же… Нет! Не-е-ет!!!

Над полем боя раздался дикий вопль…

Глава 18

Никогда такого не было и вот опять!

Начало октября 1937 года. Где в полях под Бельчите, окрестности Сарагоссы.

Лёха отскочил от тела, как кот от пылесоса. Сердце стучало где-то в горле, лицо вытянулось, а в голове уже вовсю раздавались аккорды трагической увертюры под рабочим названием «Как я угробил своего комиссара и куда прятать тело!».

Перед ним, в пыли, смачно размазанный по испанской земле, валялся никто иной, как живой — ну, почти живой — комиссар роты. Тот самый Ганс, которого он ещё вчера слушал на митинге, который его определил в компанию к трём немецким придуркам по пути в тыл!

Лёха с трудом сглотнул и пару раз хлопнул глазами, как будто мог этим отменить реальность.

«Ну не может же быть, чтоб я его… того? Тоже ухлопал!»

Но тело лежало неподвижно, морда была знакомая, сапоги облеплены грязь или го… нет, скорее всё таки грязью, плащ кожаный в стиле «прощай молодость», и даже в отключке комиссар умудрялся выглядеть исключительно злобно.

«Да, Хренов, — ты типичный представитель разлагающейся дисциплины»! — Мысли в голове крутились, как рой ос, атакующих Винни-Пуха.

Темнота, паника, гранаты… Господи. Он же с воодушевлением натурального идиота швырял их во всё, что двигалось! А два трупа! Пристрелянные в упор!!! А как он рубил гадов сапёрной лопаткой!

Герой, мать его, гражданской войны. Только вот теперь выяснилось, что он, похоже, перепутал направление и устроил засаду на собственный штаб.

Он сел. Просто плюхнулся в пыль, обнял себя за плечи, закачался вперёд-назад, тихонечко подвывая. Всё. Жизнь закончена. Передайте в штаб — он геройски ошибся адресом.

Оставалось только застрелиться! Самый логичный выход! Лёха представил, как его найдут на нейтральной полосе, желательно со слезой на щеке и с запиской: «Простите, товарищи, но я, похоже, мудак».

Он полез искать карандашик и клочок бумаги. Пусто! Такие важные вещи отсутствовали в карманах ночного туриста.

Плюнув, и вычеркнув волнительную записку из своих непоследовательных мыслей, Рэмбо в отставке достал Браунинг. А затвор то застыл на затворной задержке! Он порылся в карманах в поиске запасной обоймы, щелкнул затвором. Пусто…

— Прекрасно, — сказал он вслух. — Даже застрелиться приличному человеку нечем.

Октябрь 1937 года. Улица Лондона, город Париж.

Серхио с семьёй жил в старинном доме на Улица Лондона — это его особенно забавляло — в восьмом округе Парижа, недалеко от вокзала Сен-Лазар, на третьем этаже с балконом, выходящим на аккуратный бульвар. Каждое утро он проходил пешком до своего офиса в Banco Hispano Americano на Улице Скриба, или улице Писцов… тут уж как переводить.