Он отложил бумаги по «Motorola» и с особым удовлетворением вернулся к папке «Collins». Да-да, Коллинз был той дверью, что распахнулась неожиданно широко. Сначала он, этот американский технарь, посмеялся над ним в ответной телеграмме.

А через пять дней курьерская почта добежала до Америки и Артуру Коллинзу те самые желтоватые листочки — со схемами, графиками, какими-то «кварцевыми резонаторами, модульными конструкциями, амплитудно-частотной модуляцией» и прочими кракозябрами, написанными Алексом от руки.

Для Серхио это вся эта писанина была как иероглифы ацтеков. Хотя он аккуратно отправил в патентное бюро всё, что велел Алекс.

Но Коллинз… Коллинз позвонил сам! И всё закрутилось!

Он осушил свой бокал, аккуратно поставил его на столик и повернулся к сейфу. Там, в жёлтой папке с гербовой печатью патентного бюро, лежал ещё документ.

Он открыл папку и, хихикнув, прочёл название, а затем с удовлетворением сообщил в пустоту:

— И вы мне ещё будете рассказывать, что агенты разведки какого то там Величества ни при чём?!

«Aqualung: appareil de respiration sous-marine autonome».

Он налил себе ещё сорок грамм.

Начало октября 1937 года. Где в полях под Бельчите, окрестности Сарагоссы.

Лёха покосился на Ганса. Тот слабо захрипел, его лицо исказила гримаса боли в полубессознательном состоянии.

— Прости, товарищ комиссар, — вздохнул Лёха. — Это не я тебя похитил. Это судьба. Я просто временно исполнял обязанности дьявола.

Оставалась малая сапёрная лопатка. Тяжело вздохнув и помотав мутной головой, Лёха достал её из-за пояса. Крякнув, осмотрел её при слабом, словно ироничном, лунном свете с чувством тяжёлого профессионального разочарования.

— Ну убивать таких специалистов надо, — с глубоким возмущением подумал он, глядя на тупой, зазубренный край лезвия. Острое ностальгическое воспоминание о нормальных лопатках времён его десантуры промелькнуло и скрылось в затуманенном сознании.

Он привычно крутанул её в руке раз, другой… Баланс всё таки несколько отличался, от привычного ему инструмента. Он вспомнил как царь Петр рубил головы боярам. Или стрельцам? А боярам бороды? Бородатые мужики из фильма тут же полезли к нему в мозг, хватая его на руки и противно щерясь беззубыми ртами… Лёху аж передернуло. Изыди, нечистая! В общем, холодное оружие для совсем уж отчаявшегося пилота. Как таким зубилом перерубить самому себе шею?!

Сзади зашевелилось что-то подозрительно живое, и раздался слабый, но внятный стон. Лёха обернулся, продолжая по инерции крутить лопатку, и тут, как в замедленном кино, на третьем витке рукоятка выскользнула из его перепачканных пальцев и… шлёп! — с чувством и исключительной точностью — опять плашмя припечатала комиссару прямо в лоб.

— Бл***ть! — с глубоким эмоциональным насыщением прокомментировал происходящее наш герой. Он на секунду замер, прислушался.

— Никогда такого не было и вот опять! — неосознанно процитировал наш герой Виктора Степановича. Но смертельной тишины не последовало.

— Нет, ну ты посмотри, а! — продолжил он уже удивленно, делая шаг к пострадавшему. — Товарищ комиссар, по ходу, у вас череп бронированный! Уж я стараюсь, стараюсь — а он только шишки собирает.

Он присел рядом и осторожно потрогал новую шишку на лбу комиссара. Та уже уверенно оформлялась в нечто рогоподобное, достойное отдельной главы в медицинском учебнике: «Механические травмы при оказании первой помощи в полевых условиях».

— Ну хоть не зря стараюсь… — философски добавил Лёха, пряча лопатку за ремень. — Это знак от всевышних зеленых человечков! Сигнал, что, суко, коллайдер не построен и фашизм не искоренен! — Лёху захватил пафос момента.

Начало октября 1937 года. Где в полях под Бельчите, окрестности Сарагоссы.

В конце концов, Лёха нашёл неутешительный, но абсолютно логичный выход: другого выхода нет.

— Сам насрал — сам и выгребай! Советский ассенизатор с боевым стажем,— философски резюмировал он. — Придётся тащить этого комиссара, обратно, сдавать.

Лёха сел на землю и минут пять просто сидел, дышал и смотрел в никуда, а мысли в голове звучали в основном матом и одними междометиями.

Наконец, пересилив дрожь и внутреннее нежелание жить, он подполз к телу комиссара, подхватил того под мышки и начал вытаскивать из воронки. Пыхтел, скрипел зубами, плевался, но тащил почему то ставшее неимоверно тяжелым тело в общем то некрупного комиссара.

И тут вдруг с неба прилетело нечто горячее и очень конкретное. И прямо в пятую точку нашего героического пилота. Причём ровно в ту самую её часть, которую совсем недавно с профессиональной жестокой лаской мазала йодом симпатичная советская врачиха в госпитале Картахены.