По номеру телефона Савелия Волкова удалось установить, что во время звонка Велимире абонент находился не в Москве, а в Санкт-Петербурге. В общем-то, в этом Зубов даже не сомневался. Отмазка про внезапно сломавшего ногу друга не выдерживала никакой критики, так что объяснение происходящему только одно: сразу после убийства Бориса Самойлова оперный певец подался в бега. И выглядело это крайне подозрительно.

Чем вызвано подобное бегство, не мог объяснить никто, кроме Волкова, однако для того, чтобы получить ответ на вопрос, того следовало сначала найти. Зубов с Мазаевым еще раз прошлись по всем контактам певца, крайне малочисленным, но все его знакомые и люди, у которых он потенциально мог спрятаться, утверждали, что на связь с ними Волков не выходил. И подозревать кого-то из них во лжи не было никаких оснований.

– Дядя Сава не может быть причастен к убийству, – выслушав Зубова, с убежденностью в голосе сказала Велимира. – Если бы ты его знал, ты бы понимал, что подобное предположение даже выглядит чушью.

– Но факт остается фактом, – вздохнул Зубов. Ему было жаль эту чудесную девушку. Ничто не причиняет большей боли, чем разбившиеся иллюзии. Это он знал, как никто другой. – Ты можешь объяснить его исчезновение чем-то еще? Если можешь, то я с удовольствием и даже с благодарностью выслушаю твою версию.

– Мне кажется, что с ним тоже что-то случилось, – печально сказала Велимира. – Но моя версия разбивается вдребезги его телефонным звонком.

– Ты уверена, что звонил именно Волков? Извини, я уже это спрашивал, и может показаться, что я ставлю под сомнение твою адекватность, но пойми, это действительно очень важно.

– Я понимаю и не обижаюсь. И да, я уверена, что это был дядя Сава. У него характерный голос. Хорошо поставленный оперный баритон. Я думаю, что он сможет все объяснить, но для этого его нужно найти. Алеша, найди его поскорее.

– Я найду, – пообещал Зубов.

Он впервые после долгого-долгого перерыва смотрел на девушку с нежностью. Именно на эту девушку так и хотелось смотреть. Сегодня ее волосы снова были кудрявыми, но она забрала их в высокий хвост, блестящий, как будто принадлежащий породистой и очень ухоженной лошади.

Какое-то время назад ему попалось описание пород лошадей премиального класса. И он прочитал с интересом и не без удовольствия, хотя подобная информация ему явно была ни к чему. На породистую лошадь ему никогда не заработать – впрочем, так же как и на машину, на которой лихо и непринужденно ездит Велимира Борисова. Знание о том, что самая дорогая лошадь в мире – чистокровный скаковой рысак Шариф Дансер – была продана в 1983 году за сорок миллионов долларов, ничего не добавляло к его картине мира, но осело в голове.

Самая древняя и одна из самых дорогих порода лошадей, которая ценится за добрый нрав, выносливость и резвый темперамент, – это арабский скакун. Еще одна порода, на которую он, будь такое желание, кстати, заработать вполне в состоянии, – это ахалтекинская. Средняя цена взрослой кобылы изабелловой масти составляет «всего-то» 650 тысяч рублей. Он покосился на невозмутимо управляющую машиной Велимиру и усмехнулся. Она была не изабелловой масти, скорее гнедой.

На представительницу породы орловский рысак девушка также не тянула, поскольку гораздо изящнее. А вот с чистокровной верховой, одной из самых знаменитых пород, выведенных в Англии, Зубов бы ее сравнил. Он снова покосился на Велимиру.

– Ты чего? – спросила она, чуткая к любой перемене его настроения.

– Нет, ничего. – Ему стало смешно, что он втихаря сравнивает ее с лошадьми. Интересно, что бы она сделала, если бы узнала эти его странные мысли. Рассмеялась? Рассердилась? Пожала плечами? Он слишком плохо ее знал, чтобы предугадать возможную реакцию. – Не обращай внимания, лезут в голову всякие глупости.

Он снова принялся разглядывать ее, стараясь делать это незаметно. Алексею нравилось на нее смотреть. Сегодня она снова в джинсах, но не новомодных широких, в которых он видел ее в первый раз, а в узеньких, плотно облегающих длинные, стройные, но достаточно крепкие ноги. К джинсам прилагалась расстегнутая короткая, тоже ладно сидящая дубленочка из натуральной овчины – та же, что и в прошлый раз, а под ней молочный свитер с высоким горлом, в котором виднелась нежная девичья шея. Шею хотелось погладить. Тем более что сегодня она не прикрыта никаким шарфом.

«Куда тебя несет, идиота, – мрачно подумал Зубов, одергивая себя. – И дело даже не в том, что ты поклялся никогда в жизни больше не приближаться ни к одной женщине, а в том, что именно эта максимально тебе не подходит. Она из другого мира, другой породы людей и к тому же на двенадцать лет младше тебя. Вон в детстве она влюбилась в Игоря Камаева, но прекрасно понимала, что он ей не пара. А он – твой ровесник».

От Велимиры Борисовой изумительно пахло. Еще в первую их встречу Зубов отметил ее духи: легкие, свежие, ненавязчивые, но притягательные. Эти духи вызывали желание прикасаться к ее волосам. Легко, словно крылом бабочки. Трогать бьющуюся жилку на виске, кончиками пальцев касаться нежных девичьих губ, не тронутых помадой. Велимира не пользовалась косметикой.

У Анны тоже были особенные духи. Их делали для нее на заказ, на маленькой парфюмерной фабрике в Париже. Ложась на кожу, они создавали неповторимый, только ей присущий аромат, от которого у Зубова сносило крышу. Его накрывало так, что он терял свою хваленую полицейскую выдержку, хватал Анну в объятия, оставляя синяки от пальцев на белой коже, припадал лицом к ложбинке между грудями и не останавливался до тех пор, пока не сбрасывал охватившее его возбуждение.

Страсть, которую она у него вызывала, граничила с безумием. Впрочем, так оно и было. Анна была безумна, и он рядом с ней становился немного зверем. Та легкость, с которой он терял рядом с женщиной человеческий облик, впоследствии сильно его пугала. Рядом с Велимирой он не испытывал ничего подобного, только неизбывную непреходящую нежность. Она вовсе не выглядела беззащитной. Более того, Зубов знал, что эта девушка может за себя постоять. Она вполне самостоятельна, но ее хочется оберегать, защищать, холить и лелеять.