Не все американцы разделяли всеобщее безразличие к Испании. Агрессивная антиклерикальная политика республиканского правительства сильно расстроила римско-католическую иерархию, поэтому она в целом одобряла курс Рузвельта на действие или бездействие. В левых политических кругах некоторые пылкие идеалисты рассматривали Испанию как арену, на которой разворачивается великое моральное противостояние между фашизмом и демократией. Несколько тысяч молодых американцев отправились во Францию с паспортами, в которых стояла отметка «недействительно для поездок в Испанию», затем перебрались через Пиренеи и взяли в руки оружие вместе со своими товарищами-республиканцами. В феврале 1937 года батальон Авраама Линкольна, плохо обученный и плохо используемый отряд из 450 американских добровольцев, был безрассудно брошен в бой в долине Харама под Мадридом, где 120 человек погибли и ещё 175 были ранены. Для многих левых гражданская война в Испании была незаживающей раной в сердце, случаем, когда дело справедливости было предано не только трусостью демократических стран, но и циничным бездушием коммунистов, контролировавших большую часть республиканских военных усилий. Дух отчаяния и ощущение надвигающейся катастрофы, которые породила война среди многих, позже были хорошо переданы в романе Эрнеста Хемингуэя «По ком звонит колокол» (1940), посвященном этому конфликту.

Опираясь на значительную помощь Германии и Италии, Франко в начале 1939 года преодолел последние силы республиканской оппозиции. Британия и Франция быстро признали его правительство. Рузвельт тоже, хотя и с явным неудовольствием. Испанская политика его правительства была «серьёзной ошибкой», — признал он перед своим кабинетом, и это признание пришло слишком поздно, чтобы принести пользу. Республиканской Испании, по его словам, следовало позволить купить оружие, чтобы «бороться за свою жизнь против Франко — бороться за свою жизнь и за жизни некоторых из нас, — добавил Рузвельт, — как, вероятно, покажут события». [659]

ЗАКОН О НЕЙТРАЛИТЕТЕ 1935 года, продленный на четырнадцать месяцев в феврале 1936 года, должен был истечь 1 мая 1937 года. Учитывая все более неспокойную обстановку в мире, Конгресс в 1937 году решил принять «постоянный» закон о нейтралитете. Рузвельт по-прежнему предпочитал иметь определенную свободу действий, но в разгар его ожесточенной конфронтации с Конгрессом по поводу реформы суда и в условиях, когда страна была охвачена спорами из-за сидячих забастовок, он был не в состоянии навязать свою волю. Да и Конгресс, где в адрес предложения Рузвельта о суде и законопроекта о реорганизации исполнительной власти звучали обвинения в «диктаторстве», не был настроен расширять сферу президентских полномочий. Закон о нейтралитете 1937 года, четвертый из законов о нейтралитете, подтвердил обязательный запрет на поставки оружия и предоставление займов странам, ведущим войну, а также участникам гражданских войн (за исключением Латинской Америки, где Соединенные Штаты явно хотели придерживаться своей традиционной политики поддержки законных режимов). Он ужесточил санкции против американских пассажиров на воюющих судах, сделав такие поездки незаконными. Вопрос о продаже «невоенных» товаров, таких как нефть и медь, воюющим государствам, даже если они явно являются агрессорами, оставался спорным. Как показал эфиопский кризис, американский бизнес не желал отказываться от таких выгодных коммерческих возможностей. С другой стороны, изоляционисты были полны решимости не идти снова по пути, который привел к войне в 1917 году, когда нападения немецких катеров на американские корабли и якобы желание защитить американские займы, очевидно, сделали войну неизбежной. В результате был выработан компромисс, известный как «cash-and-carry». Он предусматривал, что поставки воюющим сторонам сырья и других товаров, не имеющих явно военного характера, могут быть разрешены, но только если покупатели платят наличными и вывозят товары из американских портов на своих собственных судах. Срок действия этого положения был ограничен двумя годами.

Новый закон точно отражал антиинтернационалистические настроения американцев. Он также определял формальные, установленные законом рамки, в которых Франклин Рузвельт должен был проводить американскую внешнюю политику до конца десятилетия. С помощью прочной юридической нити Конгресс сплел смирительную рубашку, которая делала Соединенные Штаты фактически бессильными перед лицом глобального пожара, который вот-вот должен был разразиться.

Когда Муссолини уже овладел Эфиопией, Гитлер закрепился в Рейнской области, Франко наступал в Испании, а американцы официально объявили о своём «постоянном» нейтралитете, Япония зажгла следующую спичку. Небольшое столкновение между китайскими и японскими войсками на мосту Марко Поло возле Пекина (Пекин) привело к полномасштабной войне между Японией и Китаем в июле 1937 года. К тому времени Япония уже была готова к бою. Японские части вскоре высадились в Шанхае, вошли в кипящую долину Янцзы и направились к столице националистического Китая Нанкину (Нанкину), который пал 12 декабря. В течение следующих нескольких недель японские войска бесчинствовали в городе и его окрестностях. В ходе оргии изнасилований, штыковых ударов, обезглавливания и пулеметных обстрелов они убили до двухсот тысяч китайцев, продемонстрировав ужасающие зверства, которые современная война может обрушить на мирное население. То, что стало известно как Нанкинское изнасилование, оставило американцев потрясенными его жестокой жестокостью, но мало склонными сделать что-либо значимое, чтобы остановить японский джаггернаут. [660]

Как и в Эфиопии, американцы инстинктивно симпатизировали жертвам агрессии. Согласно опросу Гэллапа, проведенному в конце 1937 года, 59% респондентов высказались в пользу Китая, и только 1% — в пользу Японии. [661] Благодаря поколениям американских миссионеров в Китае и редакционному интересу Генри Люса, сына одной из тех миссионерских пар и издателя журнала Time, Китай долгое время эмоционально удерживал американские сердца. В 1930-х годах эта хватка стала ещё крепче благодаря бешеной популярности сентиментального романа Перл Бак «Добрая земля». По странному совпадению, книга Бак была впервые опубликована в 1931 году, как раз в то время, когда японцы захватывали Маньчжурию. Около двух миллионов американцев прочитали её к 1937 году, когда практически одновременно с началом китайско-японской войны появилась киноверсия. Фильм посмотрели более двадцати миллионов американцев. «Трогательное изображение китайского крестьянина и его жены, написанное Баком, „очеловечило людей, которые стали главными жертвами Японии“, — писал позже Гарольд Айзекс, — так, как этого никогда не смогли бы сделать ни события, ни пропаганда… Хотя он не о самой войне, он придал качество индивидуального признания фигуре героического китайского крестьянина или крестьянина-солдата, который дал бой японцам вопреки таким огромным шансам». [662]

Но, как и в Эфиопии и Испании, моральное сочувствие нелегко переросло в материальную поддержку. Даже когда 12 декабря во время штурма Нанкина японские летчики потопили канонерскую лодку Соединенных Штатов «Панай», реакция американцев была приглушенной. В более раннюю эпоху потопление «Паная» вызвало бы неистовый крик возмездия. Японские военные самолеты разбомбили «Панай» средь бела дня, когда он стоял на якоре в замкнутом русле Янцзы. На верхней палубе корабля были вывешены два американских флага размером 18 на 14 футов. Фильм, снятый оператором Universal Newsreel, случайно оказавшимся на борту, явно опроверг утверждение японцев о том, что пилоты летели слишком высоко, чтобы различить опознавательные знаки корабля. На пленке также было видно, как японские самолеты неоднократно обстреливают спасающихся. К тому времени, когда «Панай» опустился на дно мутной Янцзы, два человека на борту были убиты и около тридцати ранены. Но «Панаю» не суждено было стать ни современным «Мэном», ни даже «Лузитанией». Его потопление вызвало призыв к отступлению, а не к войне. «Мы должны понять, что нам пора заняться своими делами», — заявил в палате представителей техасский демократ Мори Маверик. [663] Несколько месяцев спустя опрос журнала Fortune показал, что большинство американцев выступают за то, чтобы Соединенные Штаты вообще ушли из Китая. [664] Когда Япония принесла официальные извинения за инцидент в Панае и выплатила около 2 миллионов долларов в качестве репараций, кризис быстро сошел на нет.

Главным следствием «дела Паная» в Конгрессе стало не усиление воинственности, а усиление пацифизма. Инцидент придал импульс трехлетней кампании представителя демократов от штата Индиана Луиса Ладлоу по внесению в конституцию поправки, требующей проведения общенационального референдума для объявления войны (за исключением случаев вторжения). Очевидно глупая идея, которую критики точно уподобляли созыву городского собрания перед тем, как разрешить пожарной команде тушить пожар, поправка Ладлоу пользовалась сильной общественной поддержкой. Опрос Гэллапа, проведенный в октябре 1937 года, показал 73% одобрения. [665] После событий в Панае предложение Ладлоу нашло заметную поддержку и в Палате представителей. Его сторонники, многие из которых были демократами, одолели руководство палаты и вынесли законопроект Ладлоу из комитета по ходатайству об освобождении. После упорного лоббирования администрацией, когда 10 января 1938 года дело дошло до голосования, поправка Ладлоу потерпела поражение с небольшим перевесом голосов — 209 против 188. Этот эпизод стал драматической демонстрацией грозной силы изоляционистского блока на Капитолийском холме, даже после такого подстрекательского акта, как бесцеремонное потопление корабля ВМС США.

На другом конце Пенсильвания-авеню Франклин Рузвельт черпал утешение из итогового голосования по Ладлоу, но эффективная политика по урегулированию ситуации в Азии — не говоря уже о Европе — продолжала ускользать от него. Строго говоря, недавно принятый Акт о нейтралитете 1937 года не распространялся на азиатский кризис, поскольку ни Китай, ни Япония не удосужились выступить с официальным объявлением войны. На Рузвельта оказывали давление изоляционисты, требуя, чтобы он применил этот закон, объявив о существовании состояния войны, но он воздержался. Он знал, что применение эмбарго на поставки оружия, предусмотренного законом о нейтралитете, исключит любую возможность американской военной помощи Китаю, в то время как положения о наличности и перевозке денег позволят Японии снабжать себя из американских источников. В итоге обе стороны обращались за поставками в США, хотя Япония, как относительно богатая морская держава, была более крупным покупателем американских товаров, особенно лома железа и нефтепродуктов. «АМЕРИКАНСКИЙ ЛОМ ЖЕЛЕЗА ИГРАЕТ ГРЯЗНУЮ РОЛЬ В ДАЛЬНЕВОСТОЧНОЙ ВОЙНЕ», — гласила газета «Вашингтон пост» 29 августа 1937 года. ЯПОНЦЫ ОБРУШИВАЮТ ДОЖДЬ СМЕРТИ НА ОДНОРАЗОВЫЙ ХЛАМ. ПУШКИ, БОМБЫ И ЛИНКОРЫ, СДЕЛАННЫЕ ИЗ СТАРОГО МЕТАЛЛА, В РАСТУЩИХ КОЛИЧЕСТВАХ ПЕРЕВОЗЯТСЯ ЧЕРЕЗ ТИХИЙ ОКЕАН. [666] Закон о нейтралитете или нет, прокитайские симпатии или нет, эффект американской политики на практике заключался в оказании помощи Японии в её агрессивной войне против Китая.