Когда 1940 год подходил к концу, возникла особенно сложная проблема. Лорд Лотиан, британский посол в США, с напускной бесцеремонностью объявил о проблеме 23 ноября, по возвращении из краткой поездки в Лондон. Выйдя из своего самолета в нью-йоркском аэропорту Ла Гардиа, Лотиан заявил ожидавшим его репортерам: «Ну что, ребята, Британия разорилась. Нам нужны ваши деньги». [775] Заявлению Лотиана, конечно, не хватало дипломатической тонкости, но оно так же, как и, не стало неожиданностью. Сами британцы давно предвидели свою грядущую неплатежеспособность. В начале 1939 года, ещё до начала войны, британское казначейство начало изымать контроль над всеми золотыми запасами, иностранными ценными бумагами и долларовыми остатками, принадлежащими британским гражданам. Чтобы сохранить драгоценные долларовые резервы и к досаде американских деловых кругов, лондонское правительство ограничило некоторые виды американского импорта, включая фрукты, табак и голливудские фильмы. Но эти меры лишь отсрочили неизбежное. Наступил день расплаты.

Американцам, привыкшим считать Британию чванливым хозяином мировой империи, было нелегко поверить в утверждения о её банкротстве. Многим американским наблюдателям было особенно трудно уловить решающее различие между все ещё мощными резервами Великобритании в стерлингах и её скудными запасами долларов, уменьшившимися за десятилетие ограничения американобританской торговли. Собравшись для анализа британской финансовой ситуации 3 декабря 1940 года в Вудли, вашингтонском доме военного министра Стимсона, несколько чиновников с недоумением взирали на цифры, которые специалисты Министерства финансов нацарапали на доске. Неизбежный вывод сложного математического упражнения заключался в том, что Британия исчерпает свои золотые и долларовые балансы в течение нескольких недель, чтобы оплатить уже размещенные заказы. Долларов для оплаты будущих заказов нигде не было видно. В конце концов министр военно-морского флота Нокс спросил просто: «Мы собираемся платить за войну с этого момента, не так ли?» На что министр финансов Моргентау ответил: «Ну, и что мы будем делать, позволим им размещать больше заказов или нет?» От ответа на этот вопрос зависела стратегия Рузвельта на короткую войну, которая полагалась на то, что адекватно снабжаемая Британия сможет перенести битву с Германией. От этого также зависело возрождающееся здоровье американской экономики, стимулируемое с середины 1940 года накоплением британских военных заказов. Осознавая эти факты, Нокс и другие лидеры в зале недолго размышляли над последствиями вопроса Моргентау. «Придётся. Выбора нет», — ответил Нокс. [776]

Возможно, у Соединенных Штатов не было выбора, но не было и очевидных средств, способствующих дальнейшим британским закупкам. Закон Джонсона от 1934 года, запрещавший предоставлять займы странам, не выплатившим долги по Первой мировой войне, оставался в силе, как и положения о наличных деньгах, содержавшиеся в законах о нейтралитете предыдущего десятилетия. С юридической, не говоря уже о политической точки зрения, руки Дяди Сэма, казалось, были связаны. Единственным выходом, признался Моргентау в своём дневнике, было довериться изобретательному уму Франклина Рузвельта. «Все сводится к тому, что мистер Черчилль должен полностью довериться мистеру Рузвельту», — писал Моргентау. «Тогда мистеру Рузвельту придётся сказать, что он будет делать». [777]

9 декабря гидросамолет военно-морского флота опустился в теплый карибский воздух, чтобы доставить пакет с почтой президенту Рузвельту, находившемуся на борту корабля USS Tuscaloosa в отпуске после выборов. В пакете находилось историческое письмо Черчилля, которое было названо «самым тщательно составленным и переработанным посланием во всей переписке Черчилля и Рузвельта» и которое историк Уоррен Кимбалл назвал «эпитафией Британской империи, какой её знал [Черчилль]». [778] Возможно, это и понятно, но прежде чем наступил момент финансовой истины, Черчилль занялся несколькими другими делами. «Чтобы переоборудовать промышленность современного государства для военных целей, требуется от трех до четырех лет», — начал Черчилль. По этим подсчетам, Соединенным Штатам потребуется ещё как минимум два года, чтобы достичь «максимальных промышленных усилий». В течение этого подготовительного периода Британия одна должна была «удерживать фронт и бороться с нацистской мощью до тех пор, пока подготовка Соединенных Штатов не будет завершена». Но две опасности угрожали способности Британии к упорству. Обе они могли быть смягчены только отменой американских провокаций с наличными деньгами. Сначала Черчилль прояснил проблему «переноса». «Смертельная опасность, — предупреждал Черчилль, — заключается в постоянном и все возрастающем сокращении морского тоннажа». Если потери в судоходстве будут продолжаться нынешними темпами, предсказывал Черчилль, результаты будут «фатальными» как для Британии, так и для Соединенных Штатов, потому что «мы можем оказаться на обочине, а время, необходимое Соединенным Штатам для завершения оборонительных приготовлений, может не появиться». Только американские торговые суда и, в конечном счете, вооруженное сопровождение торговых конвоев американским флотом могли сохранить атлантический спасательный круг в целости и сохранности.

Проблема судоходства была серьёзной, но вторая угроза была ещё более насущной. Это была та, о которой уже объявил Лотиан, и та, обсуждение которой особенно тяготило Черчилля: отсутствие у Британии наличных денег. Премьер-министр добрался до неё только в заключительных абзацах: «В последнюю очередь я перехожу к вопросу о финансах. Чем быстрее и обильнее будет поток боеприпасов и кораблей, которые вы сможете нам отправить, тем скорее исчерпаются наши долларовые кредиты… Приближается момент, когда мы больше не сможем платить наличными за перевозки и другие поставки». Размышляя о ликвидации накопленных веками имперских богатств, премьер-министр высказал мнение, что было бы неправильно, если бы «Великобритания лишилась всех активов, пригодных для продажи, чтобы после победы, одержанной нашей кровью, спасения цивилизации и времени, необходимого для того, чтобы Соединенные Штаты были полностью вооружены на все случаи жизни, мы остались бы раздетыми до нитки… После войны мы будем не в состоянии закупать значительную часть импорта из Соединенных Штатов… Не только мы в Великобритании должны были бы терпеть жестокие лишения, но и широкомасштабная безработица в Соединенных Штатах последовала бы за сокращением американской экспортной мощи». [779]

Вернувшись через неделю в Вашингтон, загорелый и отдохнувший после круиза по Карибскому морю, Рузвельт дал свой ответ Черчиллю на пресс-конференции. Подтвердив своё мнение о том, что «лучшей непосредственной защитой Соединенных Штатов является успех Великобритании в самообороне», Рузвельт перешел непосредственно к финансовому вопросу. «За последние несколько дней я прочитал много глупостей от людей, которые могут думать о финансах только в тех терминах, которые мы можем назвать традиционными», — легкомысленно заявил Рузвельт репортерам, столпившимся вокруг его стола 17 декабря. «Теперь я пытаюсь сделать, — продолжал Рузвельт, — чтобы избавиться от глупого, неразумного старого знака доллара». Президент проиллюстрировал свою мысль знаменитой притчей. Если у соседа горел дом и ему понадобился ваш садовый шланг, чтобы потушить пожар, вы не стали бы торговаться о цене; вы бы одолжили ему шланг, а он вернул бы его, когда пожар был бы потушен. Таким же образом, предложил Рузвельт, Соединенные Штаты предоставят Британии все необходимые ей товары «при том понимании, что, когда шоу закончится, нам вернут что-то в натуральном виде, тем самым убрав долларовый знак в виде долларового долга и заменив его джентльменским обязательством отплатить натурой. Думаю, вы все это поняли». [780]

Рузвельт довел эту мысль до конца двенадцать дней спустя. В одной из своих самых запоминающихся бесед у камина 29 декабря 1940 года он предложил своим соотечественникам базовые принципы американской политики национальной безопасности. «Если Великобритания падет, — объяснял он, — державы Оси будут контролировать континенты Европы, Азии, Африки, Австралазии и открытое море, и они смогут направить огромные военные и военно-морские ресурсы против этого полушария. Не будет преувеличением сказать, что все мы, во всех Америках, будем жить под дулом пистолета». Чтобы предотвратить такой результат, «мы должны иметь больше кораблей, больше пушек, больше самолетов — больше всего… Мы должны стать великим арсеналом демократии». Нации, которые уже сражаются с Гитлером, — настаивал Рузвельт, — «не просят нас вести их войну. Они просят у нас орудия войны… Мы должны доставить им это оружие в достаточном количестве и достаточно быстро, чтобы мы и наши дети были избавлены от мук и страданий войны, которые пришлось пережить другим». [781]

Это последнее заявление отражает продолжавшуюся в конце 1940 года публичную приверженность Рузвельта стратегии короткой войны. К слову, он предлагал Америке оставаться арсеналом, а не становиться участником боевых действий. Однако военные советники президента уже давали ему основания полагать, что он не сможет бесконечно придерживаться своей тщательно взвешенной стратегии пробританской невоинственности. «Мы не можем постоянно находиться в положении изготовителей инструментов для других воюющих наций», — считал Генри Стимсон. [782] В наступившем новом году события вскоре грозили вытеснить Соединенные Штаты на самый передний край зоны боевых действий, особенно в охваченной войной Северной Атлантике.