— Снеси ему, а то ведь опять к столу не явится, — попросила Витана, показав корзинку. И, поставив ее на лавку, велела: — сама только прежде поешь досыта. А то знаю я вас: уйдешь сейчас, а явитесь дай Боги к обеду, а то и вовсе только к вечеру.

— Тяжко будет, — мотнула головой Леона и добавила, поднимая с лавки корзинку: — мне и того, что наверху было хватит.

— Я с тобой схожу, — сказал Словцен, забирая у девушки ее ношу.

Зоряна проводила их печальным взглядом.

— Ну что мне еще сделать, чтоб он на меня хоть раз взглянул также, как на Леонку, — горько произнесла она.

— Насильно мил не будешь, Зоренька, — мягко ответила Витана. — Езжала бы ты на ярмарку, может приглянется кто?..

***

Друзья шагнули под сень высоких деревьев. Мягкий свет только проснувшегося солнца пробивался сквозь ряды широких стволов, падал рассеянными лучиками на лесной ковер. Золотились в лучах остатки утреннего тумана.

— Словцен. — Леона повернулась к другу, посмотрела на него виновато. — Извини, что не прислушалась. Я должна была попросить помощи раньше.

Парень вздохнул. Остановился, опустил корзинку на землю и обнял девушку.

— Главное, что все позади, — ответил он, погладив ее по волосам.

— Спасибо тебе, — тихо сказала Леона, прижавшись к его груди. — Спасибо, что ты всегда рядом.

— Я так боялся тебя потерять, — тихо признался он.

— Я знаю…

Сердце парня застучало быстрее, промелькнула робкая надежда. Он прикрыл глаза, наслаждаясь этим мгновением, перевел дыхание. И решился: отстранился от девушки, заглянул ей в глаза и, нежно проведя ладонью по девичей щеке, осторожно склонился к ее лицу.

— Не надо, Словцен, — тихо проговорила Леона, ощущая его дыхание на своих губах.

Словцен зажмурился отчаянно. Выдохнул. Отпрянул от подруги и с болью посмотрел ей в глаза.

— Неужто совсем не люб я тебе?..

Леона опустила взгляд на мгновенье, подняла, виновато улыбаясь, но в глазах ее отразилась забытая печаль.

— Лет до тринадцати я грезила, что заявятся к нам на двор сваты, — призналась она. — От тебя сваты.

Словцен пораженно поднял брови.

— А затем приехала к вам летом и увидела, как ты с заезжей девицей миловался за сеновалом, — она хмыкнула. — Больше я о сватах не грезила. Дитем я еще была, что уж. А тебя с тех пор иначе, как братом и не вижу вовсе.

Словцен поджал губы, в груди что-то болезненно сжалось, защемило, застонало горько.

— А что же теперь?

— А теперь я ни от кого сватов не жду. Не хочу я замуж. — Она взяла друга за ладонь. — Ты мне очень дорог, Словцен. Нет у меня друга тебя ближе. Да только, не серчай на меня, но нет во мне места сердечным делам. Может и не способна я любить вовсе…

Девушка вздохнула.

— В моих думах лишь одна беда: как бы скорее отыскать родителей.

Парень сжал в ответ ее ладонь.

— Ты, Леонка, не думай лишнего, не тревожься. Что-то бес меня попутал. Уж больно я испугался за тебя, да с дуру миловаться полез. — И, превозмогая щемящую в груди боль, добавил, впервые произнося подобные слова: — ты ж мне тоже, что сестрица…

***

Дальше ребята шли молча. Но впервые за прошедшие обороты повисшее меж ними молчание стало неловким. Пропало вдруг то уютное чувство спокойствия, когда и без слов все понятно и хорошо на душе лишь от того, что друг рядом.

Словцен костерил себя за несдержанность: слышал ведь на крыльце, дурень, ее слова, на что надеялся…

— Словцен, — вдруг прошептала Леона, придерживая друга за рубаху. — Стой, там впереди кто-то чужой.

Леона хотела было потянуться к поясу, но с сожалением осознала, что нет у нее при себя кинжала — не носила она в поместье оружия. В животе что-то похолодело, сжалось. А ну как недруг пришел, а они беззащитны…

Она показала нахмурившемуся парню оставаться на месте, а сама осторожно прошла вперед. Словцен же и не думал ждать ее позади, пошел следом, наводя в лесу шорох.

Леона вздохнула, подняла глаза к небу, оглянусь на друга, предупреждающе выпучив глаза, и снова махнула рукой, показывая ему стоять на месте.

— Чую я раскол близится… — донесся до ребят отдаленный мужской голос. — Все больше наемников в Мстиславское княжество тянется…

Подул ранний ветерок, заколыхались, зашумели деревья и приглушили речь неизвестного. Леона снова оглянулась на друга: по лицу его было видно, что и он разобрал тревожные слова. На мгновение ей послышался тихий голос Гостомысла, но сильнее поднялся ветер, закачались кроны, зашелестели листьями. Будто хмурился недовольно Лесной Хозяин, намеренно не давал расслышать слова.