— Я тебя с ней не оставлю, — сдерживая неприязнь, холодно произнес он.

Бабонька обернулась, мельком глянула на худющих чумазых деток.

— Неча им тут попусту шляться, — сказала она наемнику. — Я тут недалече живу, с нами пущай идут.

Кирьян благодарно кивнул.

Девочка с рыжей кривой косицей, что заканчивала плести травяной венок, подняла на вставшего брата растерянный взгляд.

Мальчишка едва заметно кивнул ей, и девочка поднялась. Он взял сестру за руку и уверенно повел следом за наемником. В юном мальчишеском сердце отчего-то крепла уверенность, что этот мужчина не даст их в обиду. А ежели чего… Они с сестренкой успеют убежать.

Мало еще они успели вкусить черной стороны человечьей натуры. Не обросли еще их нежные сердца жесткой коркой, что неизбежно нарастает у тех, кто множество раз испытал предательство. Не утратили они еще способности верить этому миру, а потому доверчиво шагали за проявившими к ним доброту людям.

Женщина повела их в сторону моста, сердобольно поглядывая на бессознательную девушку на руках наемника.

Словцен, затягивающий на ходу горловину рубахи, кинул настороженный взгляд на Белый Град. Дым, что вился над святилищем угольным смерчем, успел развеяться, и теперь над шпилями княжьего дворца витала лишь еле заметная сизая муть.

— Гарью чаво-то тянет, — нахмурилась бабонька, и с прищуром посмотрела на город.

— Пожар был, — коротко сказал Кирьян, идя с ней рядом.

— Уняли? — встревожилась она.

— Уняли.

— Вот стоит только из дому выйти, как оказия кака случается. Чаво горело-то? Ох! Неужто платы княжьи?

— Дом Божий.

Она покачала головой.

— Не к добру это.

— Говорят что? — невзначай спросил Кирьян.

— Поговаривают, — кивнула женщина.

Они поднялись на мост.

— Слыхивала я, будто бы сказывают, мол от кривды наши-то Боги идут. Будто то бы не Боги они вовсе, а сила нечистая. Да только не верю я в энто, — она махнула рукой. — Темные то речи. Богохульство одно.

Они минули ворота, и женщина повела их по узкому проулку средь небогатых окраинных домиков.

— А кто поговаривает? — спросил Кирьян.

— Да ходют тута бывает мужики… Чудные какие-то. Встанут у нас тут в месте каком малолюдном, да слово свое держат. А у кого ума недостало, дак те ить слушают, рты разинув, да опосля повторяют. Думается мне, будто бы юродивые они, глашатаи энти. Кто ж в здравом уме такие непотребства голосить станет? Правильно я говорю?

— Правильно, — кивнул Кирьян, стараясь не думать о том, что сжимает ладонью девичье бедро.

— Да и волосья ихние стрижены, разве што не на голо. А кто ж волосья-то состригает? Только тот у кого ума недостало. Всякому ить с мальства ведомо, что сила в волосьях-то сокрыта, непотребно состригать их. Верно я говорю, а?

— Верно, — кивнул Кирьян.

Словцен вместе с детьми шел за следом, но разговор слушал внимательно.

— Безбородые небось? — спросил он, припоминая встреченного сегодня проповедника.

— Во-во — стрижены и безбороды! — закивала женщина, посмотрев на него через плечо. — А где ж это видано, чтоб порядошный мужик да без бороды ходил? — Она кинула настороженный взгляд на Кирьяна, который носил жидкую короткую бороду.

— Болезный что ли? — не стесняясь, спросила она наемника.

— Здравый, матушка, — ответил, мгновенно уловив ее посыл. — У костра спалил, теперь растет худо, — слукавил наемник.

Не наградили его, сына простой земледельцы, Боги густой окладистой бородой. Там, откуда он родом, длинная борода украшает лишь мужей высшей крови.

— Как звать-величать-то вас? — спросила бабонька.

— Меня Кирьяном зовут, — ответил наемник. — Девицу Леоной кличут, его — наемник качнул головой в идущего позади, — Словценом звать. А вот имен ребятишек мы и сами пока не ведаем.

Словцен раздраженно скрипнул зубами — ишь, главный нашелся.

— Отчего ж не ведаем, — откликнулся он, недовольно сверля взглядом спину наемника. — Мальчонку Стойшей звать, а девочка — Аза, сестрица его.

— Ну, а меня Аксиньей звать. Вот и зазнакомились, — кивнула бабонька. — Нам сюды, — сказала она и свернула к одному из невысоких беленых домиков, что тесно ютились друг к другу на короткой улочке. Толкнула тяжелую дверь из темного дерева, и та с надрывным скрипом отворилась.

— Заноси давай, — велела она Кирьяну, перевела взгляд на детей и идущего за ними Словцена. — Ну попрытче что ли шагайте-то.

Она вошла последней и плотно притворила за собой дверь.

Внутри оказалось темно. Аксинья быстро прошлась вдоль стен, сдвигая засовы и отворяя ставни. В распахнутые окна полился солнечный свет, озаряя небогатое убранство жилища.

Словцен огляделся: потолки здесь оказались непривычно низкими, а стены такими же, как и снаружи — гладкими, белыми. Ему, привыкшему к рубленым бревенчатым избам, чудным казалась такой дом.