— Он твой, девонька. Я нисколько не сомневаюсь, что этот меч теперь в достойных руках. — Мягко проговорил он, протягивая сверток Леоне.

Девушка же брать сверток не спешила, ошарашенно глядя на мужчину.

— Бальжин, — твердо проговорила она. — Я не могу принять его, это слишком дорогой дар. А расплатиться я с тобой не сумею.

Мужчина в удивлении высоко поднял свои кустистые брови, на мгновенье опешив от ее ответа. Он никак не ожидал, что девушка откажется от его подарка. Удивление его быстро сменилось низким, грудным смехом.

— Дорогой, — хмыкнул Бальжин. — Я тебе жизнью обязан, а тут лишь меч! Не обижай меня, прими мой подарок, — пророкотал он.

Леона почувствовала, как вновь начинает щипать в носу от переполнявших ее чувств. Она трепетно приняла протянутый ей холщевый сверток, в котором отчетливо прощупывалась твердая сердцевина, и, подняв сияющий взгляд на оружейника, искренне, от всего сердца проговорила:

— Благодарю, Бальжин. Это честь для меня.

Мужчина хмыкнул.

— Это для меня честь, девонька. Для меня, — покачал головой он. — Пусть он сослужит тебе добрую службу. Нареки его. Я вижу, что он уже признал тебя своей хозяйкой и будет тебе верен.

Леона низко поклонилась оружейнику, прижимая к сердцу его дар и чувствуя, как все трепещет внутри от восторга и благодарности.

— Тебя, там вона заждались уже, — хмыкнул он, кивая за ее спину.

Леона обернулась. За ее спиной, в нескольких саженях от них, в нерешительности стоял Словцен, держа под уздцы свою кобылку и терпеливо ожидая девушку.

Внутри у нее сжалось сердце. Она вздохнула и, тепло улыбаясь, повернулась обратно к оружейнику. Чувствуя, как все же подступают к глазам слезы, девушка снова порывисто обняла его. Бальжин легонько похлопал ее по спине и мягко, по-отечески, поцеловал в светлую макушку. Леона тихонько утерла проступившие слезы, отвязала Флокса и, взяв коня под уздцы, направилась в сторону ожидающего ее друга.

А мужчина, улыбаясь, смотрел ей вслед, не понимая, как отпустили это светлое дитя одно в бывающий столь жестоким мир. И надеялся, что этот меч поможет ей сберечься.

Глава 16

Эту ночь путники наконец проведут в теплых постелях. И ни утренний туман, заключающий все в свои влажные объятия, ни прохладный ночной ветерок, ни любопытные букашки не потревожат сегодня их сон. Но не чувствовали они сейчас радости этим удобствам. Ни мягкие сухие перины, ни одеяла, ни горячая баня, ни разнообразие яств – не принесли им долгожданного блаженства. Каменные стены давили. В душных комнатах, словно, не хватало воздуха. Пряные ароматы харчевни не вызвали аппетита. А горячая вода очистила их тела, но не очистила умы и души.

И когда за окнами стало смеркаться, никто из них не смог противиться тягостному чувству, тянущему их наружу, на воздух, на простор. Никто не усидел внутри трактира. Потихоньку, один за другим, они стали выходить в огромный двор и подсаживаться к крохотному костерку дозорных, следящих за выстроенным вдоль дальней стены частокола обозом. К тому моменту, как ночное небо озарила россыпь сияющих в черноте звезд, все они уже успели собраться вокруг небольшого пылающего в темноте костерка. Сидели молча. Сегодня им это было нужно — вот так помолчать вместе.

— Эй, Яр, — окликнул наемника Чеслав. — Ты бы может сыграл нам чего…

Собравшиеся согласно закивали. Яр молча поднялся со своего места и скрылся ненадолго в одной из повозок. А вернулся, уже неся в руках небольшую, пожившую свое домру[1]. Усевшись обратно, он придвинулся ближе к огню, взял инструмент поудобнее и, задумчиво глядя в глубь пляшущего в костре пламени, начал медленно перебирать струны, подбирая в голове подходящую мелодию.

И девушка, глядя на задумчивого молодого мужчину, подумала о том, что они с Кирьяном чем-то неуловимо похожи. Яр был старше на пяток лет, но в остальном: у обоих похожее телосложение, рост и слегка вытянутое лицо, оба носят волосы, собранными в хвосте. Только если у Кирьяна волосы были темными и собранными в низкий хвост, то Яр свои носил выше, и отливали они у него переспелой пшеницей. И сам он был как будто теплее, хоть и был обычно молчалив и серьезен… А от Кирьяна, несмотря на его браваду и вечный полушутливый тон, веяло легким холодком…

Наконец, Яр поднял взгляд от огня и, глядя в глубокую ночную мглу, взял первый аккорд. Тихие звуки сложились в единый мотив, и из-под пальцев его полилась печальная музыка.

Собравшиеся молча слушали завораживающую игру Яра, ставшего на этот вечер их менестрелем[2]. И сложно было понять, что в этот момент отражается в их тяжелых взглядах, опущенных к земле и направленных в пустоту. Пронзительные звуки домры точно и умело касались их душ, затрагивая в каждом присутствующем что-то свое — то сокровенное, что обычно скрыто от чужих глаз. Скрыто так глубоко, что и сами они порой забывали о потаенном. Но только не сегодня. Сегодня можно было вспоминать, чувствовать, печалиться, сожалеть.... Сегодня можно…

Наконец мелодия стихла, разрезав ночную тишину последним тихим звуком, и собравшиеся еще долго хранили молчание, слушая лишь треск прогорающих в костре поленьев.

— Эх, помянем что ли… — хрипло проговорил один из наемников, поднимая руку с кружкой. — За павших…

— За павших, — в разнобой вторили ему остальные, так же поднимая к небу в знак уважения и памяти свои наполненные крепленым медом кружки.

— Да будет Богиня к ним милостива.

Леона, севшая несколько в отдалении от костра, предпочтя тесной компании, уединенный сумрак, не осталась в стороне и вместе со всеми почтила память тех, кто ушел сегодня за грань. Она молча отпила обжигающий глотку мед и тут же резко закашлялась. Некоторые мужчины обернулись, бросив на нее понимающие взгляды, но ни один не проронил ни слова. Сегодня она впервые пригубила крепленый напиток — непривычное нежному горлу питье, болезненным жжением проливалось в нутро, перехватывая дыхание. Девушка пробовала было отказаться, когда Чеслав с полным жбаном медовухи обходил собравшихся у костра. Но на ее лепет, что она не пьет крепленое, он лишь сурово нахмурился и коротко проговорил: