— Ох, дуреха ты девка. Неужто думаешь, материнское сердце не болит за него? Болит, да ищо как. Но шож тут поделашь-то? Да и коли он захочет, как жеж я его удержу-то? Он уже не мальчонка. Не всю жежь жизнь за мамкиной юбкою ему сидеть. Как бы материнское мое сердце не сжималося, не стану я его насильно-то удерживать. Шож я за мать-то така буду, если силою своих детей начну подле себя держать? У них своя жизнь, им самим ее жить. Самим и решения принимать. А мне только молиться и остается. Но ты пожди нос опускать-то, поговорю я с ним, знамо дело, поговорю, и сама ведь все понимаю. Токмо ты сильно-то не надейся на это, уж больно он упрямый. Да и не оставит он тебя.

— Спасибо, — тихо ответила Леона, чувствуя себя виноватой. — Тетушка, ты не сердишься на меня?

— Ох, дуреха девка. Ну как есть дуреха.

— Словцен, — Леона не хотела это произносить, потому что это звучало бы грубо и неблагодарно, но все же выпалила, — он будет мне мешать! Мне нельзя отвлекаться, Ружена говорила, что мне нужно будет учиться и это очень серьезно, а он воспринимает это как забаву! — и тут же, виновато посмотрев на хмурую женщину, тихо продолжила: — и я не хочу, чтобы он пострадал из-за меня.

Любомира только вздохнула и, махнув рукой, вернулась на кухню.

Леона озадаченно посмотрела на закрывшуюся дверь кухни и в ней стало зарождаться что-то обжигающее, сворачивающее в тугой комок все ее нутро. Она резко встала, вышла во двор и зло пнула колун, в котором торчал воткнутый топор. Она злилась от бессилия, злилась на то, что не может прочистить голову от дурных мыслей наивному другу, он будто не понимает, что она не на прогулку собирается! Леона пнула валяющееся рядом, еще не разрубленное бревнышко, и зло фыркнула, скрестив руки на груди.

— Леона.

Девушка раздраженно обернулась. За ее спиной стоял понурый Словцен.

— Что еще!? — спросила она слишком резко и грубо.

Словцен напрягся. Он тоже злился, и на себя, и на подругу. Извинения давались ему не легко, а уж глядя на раздраженную девушку, он и вовсе захотел было развернуться и уйти, но все же переборол себя и твердо произнес:

— Леона, прости меня. Я не должен был себя так вести, я вовсе не хотел тебя обидеть.

Ей вдруг стало так совестно за свою грубость — ведь он действительно сильно переживает за нее, а она в ответ ведет себя так... Грубо. Все раздражение мгновенно улетучилось, оставив после себя лишь неприятное чувство стыда, неловкость и сосущую пустоту на месте потухшей злости.

— И ты меня извини. Я ведь понимаю, что ты беспокоишься обо мне, — она обхватила себя за плечи и грустно улыбнулась, — и за эту резкость тоже извини, я слишком переживаю.

Словцен молча подошел и крепко обнял ее. Они какое-то время так и стояли, пока Леона глухо не прогундосила ему в грудь:

— Бватец, я ге могу дыфать.

[1] Товарка – товарищ ж.р.

[2] Златник — шестиугольная золотая монета с круглым отверстием в центре. Равняется десяти серебряникам.

[3] Серебряник — ромбовидная серебряная монета, равняется сорока медякам.

[4] Бурдюк — кожаный мешок, предназначенный для хранения напитков.

Глава 9

Ночь. Еле слышное натужное пыхтение. Тихие шорохи. Глухой треск рвущейся ткани.

— Черт! — Леона тихо выругалась в стиснутые зубы и попыталась осторожно высвободить рубаху, зацепившуюся рукавом о торчащий у подоконника гвоздь. Не вышло. Гвоздь упорно не хотел отпускать беглянку, и ее действия лишь сильнее разрывали ткань.

— Не доброе это дело, девонька, — укоризненно проскрипел неожиданно появившийся рядом маленький старичок в карминном кафтанчике. Он вольготно сидел на подоконнике, откинувшись спиной на раму и свесив вниз одетые в золоченые сапожки маленькие ножки.

Девушка вздрогнула и резко повернула голову в сторону нежданного наблюдателя, тут же потеряв нужную концентрацию. Левая нога мгновенно соскользнула с бревна, в которое прежде упиралась, за ней — потеряла опору правая, и девушка сорвалась, повиснув лишь на одной руке, которой до того держалась за подоконник, пока пыталась высвободить второй рукав, так не вовремя зацепившийся за чертов гвоздь.

Она постаралась вновь найти носками опору, но ноги предательски проскальзывали, оставляя ее без возможности подтянуться наверх, чтобы отцепить треклятый рукав.

Леона раздраженно сжала зубы и перестала дергаться в тщетных попытках удержаться. Ей ужасно хотелось пнуть с досады несчастную стену, но сделай она это и глухой стук в ночи покажется набатом, наверняка разбудив кого-то из домочадцев.

Она сердито выдохнула, хмуро глянула на домового — он ведь это специально, и резко разжала уже начавшие неметь пальцы, отпуская оконную раму. Вновь раздался треск рвущей ткани, и девушка мягко приземлилась носками босых полусогнутых ног на крышу террасы. Испуганно замерев и быстро вскинув голову, она напряженно посмотрела на окна хозяйского этажа. Выждала несколько мгновений и лишь затем спокойно выдохнула, подметив, что старичок с подоконника уже исчез. Кажется, ее побег, не считая домового, остался незамеченным. А Хозяин вряд ли ее сдаст, не в его привычках общаться с людьми, и исключение он делал весьма редко. И ведь она проверяла все заранее, не было там гвоздей! Ни единого! Даже заноз не торчало! Она вновь сердито глянула на верх, туда, где не так давно сидел домовой. Это ведь явно он постарался.