— Надоела вам Танюха? — пошел он на откровенность.

— Она сильно вцепилась в меня. А знаете почему?

— Почему?

— Хотите откровенного разговора?

— Желательно.

— Тогда еще выпьем, чтобы совсем развязались языки.

Аида вновь наполнила рюмки.

— За вами тост, Петр Евгеньевич.

— За смелость!

— Ого! Вы делаете успехи! Пусть они боятся вас! — выпив до дна, она вдруг рассмеялась и сказала: — Кажется, Марина икнула, а Сперанский пукнул!

Ему тоже стало весело, он почувствовал себя раскованным и молодым.

— Давно не пил, — признался Патрикеев. — Сразу опьянел.

— Я тоже. Давайте целоваться!

— Что прямо так, с ходу?

— А чего церемониться? Вы ведь хотите меня поцеловать? Ну, смелее!

— А как же откровенный разговор?

— Успеется. У нас еще полбутылки.

— Аида, вы — удивительная! Я влюбился давно, можно сказать, сразу…

— Ох уж эти мне… банкиры! Не могут просто так, без высоких мотивов!

И тогда он начал действовать.

Аида изображала африканскую страсть. Просто рвала на нем рубаху, а потом устроила под ним танцы какого-то кровожадного племени, сопровождая каждый свой оргазм покусыванием плеча и царапанием спины несчастного (или счастливого?) банкира. Стоны, вздохи и рыдания наполнили комнату.

«Два ноль в мою пользу. Какая дура, я чуть не проболталась насчет Танюхи! На что рассчитывала? Что папашу хватит удар из-за дочери-лесбиянки? Глупо! А вот меня, после таких признаний, он мог бы вышвырнуть из дома. И правильно бы сделал! А если бы и хватил удар? У меня в квартире? Вдвойне глупо! Тут нужна более тонкая игра. С отравлением тоже ничего не выйдет. Китаец слишком предан хозяину. Это видно невооруженным глазом. Вот Марину Хуан Жэнь наверняка ненавидит и с удовольствием бы отравил! На что мне «Дохлая треска»? Это китаец мастер по части рыбных блюд. Надо копать глубже, и не снаружи, а внутри. Внутри этого рыхлого, склизкого тела кроется нечто. Нажмешь — и конец. Только бы распознать это нечто. Страх. Разумеется, страх. Непременно страх. Страх — это сущность Патрикеева. Он боится Сперанского, боится женщин, наверно, боится потерять дочь. Все это слишком мелко. Надо еще глубже. Нужен дикий, животный страх, с холодным потом, с дрожью в членах, с перекошенным лицом, с перехваченным судорогой горлом, с невыносимой болью в кишечнике… А этот придурок Ден предложил мне перестрелку в доме. Мол, потом тебя отмажем. Когда потом? Ведь второй выстрел будет за телохранителем, и он не промахнется! Конечно, их с шефом такой финал вполне устраивает. И дело сделано, и денежки не тронуты. Но квартиру я у них все-таки оттяпала!»

— Это сколько же времени? — опомнился Петр Евгеньевич, когда все было кончено. — Двенадцатый час? Боже мой, меня в одиннадцать ждут в банке!

— Уже не дождались, — спокойно констатировала Аида.

— Что? — переспросил он, пытаясь по-ковбойски впрыгнуть в собственные штаны.

— Телефон на кухне. Позвони, скажи, что будешь после обеда, — велела она. — Есть серьезный разговор.

— В чем дело? — испугался Патрикеев, будто ему собирались сообщить, что отныне он СПИД-инфицированный.

— Да не бойся ты, — усмехнулась девушка. — Делай, что говорю.

Но вместо того чтобы броситься к телефону и судорожно искать слова оправдания, он присел на поле только что отшумевшего сражения и провел рукой по лицу.

— Надо же, это не сон. Мы занимались любовью полтора часа!

— Это много?

— Ты же ни черта не знаешь! Это позор всей моей жизни! Не могу с женщиной больше пяти минут. Как мальчишка, ей-богу!

— И с Мариной тоже?

— А что, она какая-то особенная? — Он посмотрел на Аиду и покачал головой. — А вот ты… Ты… С тобой я — настоящий мужчина.

— Хороший ты парень, Петя, — погладила она его по руке, — только с бабами тебе не везло.

— А тебе — с мужиками? Сколько их у тебя было? — он задыхался от ревности.

Она поднесла к его лицу кулак и выкинула указательный палец.

— Понял? Ты — второй. Считай, почти девственница досталась.

— «Почти»! Хорошенькое дело! Кто он? A-а, этот недоносок ди-джей! Он и Танюхе мозги парит!

— Мы, кажется, приехали сюда, чтобы поговорить о ней, о твоей дочери.

— Мы разве не поговорили?

— Дело в том, что ты сильно заблуждаешься в характере наших с ней отношений. Ты сказал, будь ей старшей сестрой. Но это уже невозможно. Вот уже неделю я выполняю совершенно другие функции. Я скажу сейчас такое, что вызовет у тебя смех или страх, но я обязана это сделать. Тем более после того, что произошло между нами несколько минут назад. — Аида волновалась, и ее волнение передалось банкиру.

— Ты можешь не так длинно? — попросил он.

— Хорошо. В последние дни я твоей дочери заменила мать.

— Ты это серьезно? — усмехнулся Патрикеев.

— Ты знаешь, какая она эмоциональная, я бы даже сказала, истеричная. Это от недостатка материнской ласки. Ну вот, я ненароком взяла на себя эти функции, вожусь с ней, как с ребенком, укладываю спать, рассказываю на ночь сказку.

— Безумие, — прошептал он. — Полное безумие. Теперь понятно, почему она так к тебе привязалась. Девятнадцатилетняя мать шестнадцатилетней девицы! В это нельзя поверить!

Девушка дала ему как следует переварить полученную информацию, а потом сказала: