— Я это уже испытала на себе, — подыграла Аида.

— Тебе лучше? — обрадовалась Татьяна.

— Гораздо. Я, пожалуй, завтра поеду к Сперанскому. Не буду расстраивать твоего папу…

День выдался дождливым и холодным. Патрикеев тешил себя надеждой, что хоть сегодня дочь позанимается от души. Ведь он увез в своем «БМВ» предмет ее обожания. И снова, как и в прошлый раз, Петр Евгеньевич отказался от телохранителя.

В это утро Аида поднялась очень рано, когда в доме все еще спали и только китаец колдовал на кухне. Она вошла к нему на цыпочках, но он услышал и резко обернулся. Она приложила палец к губам и тихо поблагодарила его по-китайски за вчерашний отвар. От неожиданности Хуан Жэнь выронил из рук нож.

— Откуда вы…

— Не удивляйся, я родилась в маленьком городе на советско-китайской границе, поэтому кое-что знаю. Но об этом молчок, никому ни слова.

— Ма-ги-ла! — с трудом произнес он по-русски.

Так она сделала его хранителем своей тайны, почти сообщником.

— Ты приехал из Сучжоу, я — тоже из маленького провинциального городка. Мы оба из бедных семей, мы оба кормимся в этом доме. Значит, должны друг другу помогать.

Хуан Жэнь внимательно слушал и понимающе кивал.

— У меня есть старенькая бабушка, которую я очень уважаю и почитаю. Ей девяносто лет, и у нее, разумеется, проблемы со здоровьем. Не мог ли ты написать рецепты своих отваров и настоев?

— Все сделаю для вашей бабушки, — пообещал Хуан Жэнь. — Сам приготовлю настой. И рецепт напишу. — Он был растроган ее речами до слез.

И на прощание она напомнила:

— При посторонних — ни слова по-китайски.

И он заверил ее все тем же клятвенным словом «ма-ги-ла»…

— Я вчера вас обманул, Аида, — признался банкир, как только они отъехали на приличное расстояние от особняка, будто Марина или кто другой могли его подслушать. — К Сперанскому мы не поедем.

— И слава Богу! — обрадовалась она.

— Вы недолюбливаете Семена?

— Он меня пугает, а вас?

Петр Евгеньевич тяжело вздохнул и сказал:

— Завидую, с какой легкостью вы признаетесь в собственном страхе.

— Я просто смелая девушка, только и всего.

— Признание в страхе — это, по-вашему, смелость?

— Во всяком случае, первый шаг к ней. А куда мы все-таки едем?

— Я затеял эту игру, вернее, пошел на уловку, — Патрикеев волновался и никак не мог подобрать нужные слова. — В общем, мне надо с вами серьезно поговорить. Дома я этого сделать не мог. Марина бдит, и Татьяна не отпускает вас ни на шаг. А разговор будет как раз о ней, о моей дочери.

— Что ж, если разговор серьезный, нужна соответствующая обстановка. Вот и нашлась причина поехать ко мне в гости. Тут до Гурзуфской рукой подать.

— Принимается, — не стал возражать банкир.

В чужом доме он казался менее скованным, пытался острить, интересовался бытовыми подробностями.

— Я сварю кофе, — предложила она, — но учтите, он у меня очень крепкий. Сердечко еще не пошаливает?

— Не беспокойтесь за мое сердечко. Оно принадлежит другой, — отшутился Петр Евгеньевич.

— Это мы еще посмотрим! — подмигнула девушка и отправилась на кухню.

Патрикеев же после ее ухода ощутил нечто вроде теплой волны, лижущей пятки усталого путника на песчаном берегу.

— Татьяна — натура увлекающаяся, — начал он без преамбул, отпивая маленькими глотками бодрящий напиток. — Я вижу, какая горячая дружба возникла между вами. Я все понимаю, но она совсем забросила занятия. Помогите мне. Сейчас лето, у вас тысячи соблазнов. А как быть с институтом?

— Вряд ли я смогу помочь, — с улыбкой отвечала Аида, — ведь инициатива всегда исходит от нее, а подавлять инициативу Татьяны я не в праве.

— Но вы ведь старше, мудрей. Возьмите на себя роль сестры. Она пойдет за вами, она будет вас слушаться.

— Не думаю. Дело вовсе не во мне.

— А в ком?

— Татьяну тяготит роль падчерицы в собственном доме. И все ее шалости продиктованы чувством противоборства.

— Ну, знаете ли! — он даже привстал от возмущения. — Я не собираюсь с вами обсуждать темы, касающиеся Марины. Это мое личное…

— Горе, вы хотите сказать? Марину вы боитесь больше или меньше, чем Сперанского? Вы вообще боитесь женщин? Вы считаете себя деспотом, а ее кроткой. На самом деле она вас подмяла под себя.

— Что вы такое говорите? — от потрясения он снова присел.

— Хотите выпить?

Не дождавшись ответа, Аида вынула из бара бутылку коньяка и две рюмки.

— За кротких женщин! — произнесла она тост. — Пейте, пейте! Или меня вы тоже боитесь?

— Вот вас, как раз, меньше всего, — пришел в себя Петр Евгеньевич и даже попытался рассмеяться. — С вами не соскучишься. — Он опрокинул рюмку, крякнул и попросил: — А закусить чего-нибудь?

— Не предусмотрено, — развела она руками. — Я ведь уже неделю здесь не живу, благодаря вашей дочке.