Теперь она была уверена, что угроза исходит от Дена. Для него это вопрос жизни и смерти. К тому же он — трус, а трусов следует опасаться пуще всего. Трус продаст, подставит, убьет.

Посещение церкви совсем не входило в ее планы, но спать в это утро она не смогла и приехала к заутрене. Оделась очень скромно, чтобы не выделяться, но на фоне старух-прихожанок все равно бросалась в глаза.

Она старалась не смотреть на Олега.

Она молилась Богородице, как привыкла, на латыни. И расслышав ее страстное «Аве, Мария!», старухи бросали на девушку недобрые взгляды.

Она знала, в котором часу священник обедает, времени было предостаточно, чтобы все хорошенько обдумать. Но отыскав в парке заветную скамейку, под старой разлапистой пихтой, Аида не в силах была противостоять нахлынувшим воспоминаниям. В ту ночь, когда разыгралась гроза, она впервые почувствовала что-то похожее на счастье.

Дверь открыла женщина лет тридцати, простоволосая, в старомодном платье. В ее бесцветных глазах читалось вечное покаяние. Именно такой и представляла ее Аида.

— Могу я видеть отца Олега?

— Проходите, — сказала женщина. — Он с минуты на минуту…

— Его еще нет? Раньше он никогда не опаздывал к обеду.

Женщина вздрогнула, потупила взор.

— Вы, наверно, Аида? — спросила она тихо и поежилась, будто от холода.

— Он вам исповедовался? — усмехнулась девушка. — Или злые языки усердно потрудились?

— У нас нет тайн друг от друга, — призналась женщина и тут же зарделась. — Вы проходите в комнату, а я поставлю чайник. Хотите чаю?

В комнате ничего не изменилось, словно не минуло полгода с того утра, когда он поставил точку, сказав: «Это твой грех. А я в своих грехах покаюсь».

Перемены наблюдались в запахах. В комнате пахло совсем по-другому, пахло чужой женщиной и стряпней, которой Аида его никогда не баловала.

Только она присела за письменный стол, как вернулся со службы хозяин.

— Оля, у нас гости?

Это отец Олег обнаружил в прихожей ее сумку и туфли. Послышался многозначительный шепот, жена объяснялась с мужем.

Наконец он сделал несколько неуверенных шагов в комнату.

— Привет! — расплылась в улыбке Аида. — Как дела?

Он стоял перед ней бледный и растерянный. Она заметила, как он похудел и осунулся и как подросла его рыжая борода. И то, и другое, и третье сильно старили отца Олега. Он выглядел ровесником своей жены, хотя та явно была старше. Часто от жен зависит, молодеет мужчина или наоборот, старится.

— Какими судьбами? — пролепетал он, хотя обладал прекрасным, задушевным баритоном.

— Проходила мимо, дай, думаю, загляну.

— Может, вы отобедаете вместе? — дрожащим голосом предложила Ольга.

— Это кстати! — не мешкая, согласилась Аида. — У меня со вчерашнего вечера — ни маковой росинки…

— А ты не будешь с нами? — спросил он супругу.

— Я уже покушала.

Она налила им по тарелке борща и вынула из духовки пирог с грибами.

— Тебя так каждый день кормят? — искренне удивлялась девушка. — Почему же ты исхудал?

— Соблюдаю посты. — Он поймал за руку Ольгу, явно желающую оставить их наедине. — Может, все-таки поешь?

Женщина высвободила руку и, не сказав ни слова, ушла в комнату, прикрыв ладонью глаза.

— Зря смущаешься, — хихикнула Аида. — Мой отец двенадцать лет прожил в одной квартире, с двумя женами, — и ничего.

— Понятно, — как в воду опущенный, произнес священник и вдруг спохватился: — Борщ, между прочим, со свининой. — Он впервые осмелился поднять на нее глаза и увидел распятие. Отец Олег вытаращился так, будто перед ним материализовалась нечистая сила. — Что это? — вытянул он указательный палец.

Девушка, снова хихикнув, посмотрела себе на грудь.

— Распятие, святой отец.

— Ты крестилась?

— Крестили меня еще во младенчестве.

— Так ты что же, врала мне?

— Есть грех. Люди так легковерны, верят всему, что скажешь, даже всяким нелепостям. А как разоблачишь себя, еще долго не верят в правду. Им хочется быть обманутыми.

— Но зачем? Не понимаю…

— Сама не понимаю. Так вышло. Из чувства противоречия, что ли. А когда тебе безоговорочно верят, очень трудно признаться во лжи.

— Но ведь ты пошла…

— Да, я сделала аборт.

— Господи! Господи! Ты — большая?..

Он больше ничего не мог сказать, потому что слезы душили отца Олега. Аида тоже плакала, но при этом улыбалась.

— Мне теперь — прямая дорога в ад.

Он махнул рукой.

— По твоим представлениям, все будем там.

Она покачала головой.

— Есть еще чистилище.

— Чистилища нет! — строго возразил православный священник.

— Есть. Иначе — никакой надежды, святой отец.