— Так мы родственники! Нам можно! — высказался Степан Григорьевич. — Разрешили нам.

— Кто вам разрешил? — удивился врач. — Посещение до пяти, припозднились, вы, родственники, — строго произнес доктор.

— Так привезли жеж только… упал… головой об камень… — включился в разговор Митрич. — Нам жеж дождаться, да и домой забирать…

— Доктор, что со мной? — спросил я, едва лекарь оказался перед моими глазами.

— Добры вечер, молодой человек. Как ваше самочувствие? — проигнорировав мой вопрос, поинтересовался врач.

— Голова немного побаливает, а так нормально, — я сглотнул тошнотворный ком и честно уставился на лекаря.

— Сколько пальцев?

— Три… четыре… один…

— Хорошо, — довольно кивнул доктор, склонился надо мной, двумя пальцами приподнял правое веко, затем левое, посветил фонариком. — Так-так… угу… ага… замечательно… хорошо… отлично… — бормотал врач, осматривая мои глаза, зачем-то простукивая грудь, заглядывая в уши. Я напрягся, надеясь, что доктор не совмещает несколько медицинских специальностей, но врач вскоре закончил осмотр.

— Ну что, товарищ доктор, мне домой можно? — поинтересовался я.

Голова, конечно все еще гудела и малость побаливала, и метелики нет-нет да и появлялись перед глазами, но в целом я себя чувствовал на три с большим плюсом. А к такому мне не привыкать. Ну и дома, как говорят, стены помогают.

— Какой домой, товарищ? — изумился доктор. — У вас сотрясение, постельный режим минимум неделю, а там посмотрим.

— В смысле неделю? — я попытался подняться. — Так дело не пойдет, у меня дел гора, я классный руководитель выпускного класса, да и вообще… Юбилей Октября на носу, а мы еще лампочку Ильича не собрали на демонстрацию. Нет, доктор, выписывайте меня прямо сейчас, — решительно потребовал я.

Медсестра лет тридцати, повинуясь взгляду врача, не менее решительно, но достаточно мягко надавила на плечи, укладывая меня обратно в кровать.

— А будете буянить и нарушать режим, сделаем вам успокоительный укольчик, — с доброй улыбкой объявил врач.

Отчего-то перспектива мне не понравилась. То ли потому, что добродушный взгляд доктора делал его похожим на маньяка из триллеров, то ли из-за того, что очечки в круглой оправе скрывали глаза, потому не было возможности понять, что эскулап думает на самом деле.

— Может, договоримся? Я отказную напишу, — уточнил на всякий случай, понимая, что любые уговоры бесполезны.

— Не положено, — нахмурился суровый лекарь.

— Да как вам не стыдно, товарищ! — на защиту доктора вышла тяжелая артиллерия в образе медсестры.

«Уверенный пятый, — машинально отметил я, переводя взгляд с врача на его помощницу. — Интересно, они спят? Или девочка по традиции безнадёжно влюблена в своего патрона, а он не замечает. Хотя какая она девочка, скорее девушка второй молодости. Или девушек, как и осетрины, второй свежести не бывает?»

Я качнул головой, пытаясь вытрясти из мыслей безумный мусор и пошлость, и тут же перед глазами все поплыло.

— А вы говорите — выписать, — удовлетворенным тоном заметил доктор. — Мариночка, сделайте пациенту укольчик успокоительный, пускай поспит до утра, — объявил свое решение эскулап. — И всех посторонних вон из палаты.

— Так мы жеж родня, — нерешительно выступил вперед Митрич.

— Всех вон, — повторил врач, развернулся и покинул палату, полностью игнорируя нашу боевую компанию.

— Доктор тут строгий, за курево гоняет, — протянул чей-то голос с тоской.

Я осторожно повернул голову, обнаружил соседа по палате.

— Вася, — флегматично представился больной.

— Егор, — машинально ответил я и потрогал собственную голову. Судя по всему, на мне точно такая же чалма из бинтов, что и на соседе.

— Угу… я тоже с сотрясением… лежи и не дергайся… не выпустят даже на выходные… Мариночка укольчики легко делает, а вот завтра Нинка придет, у той рука тяжелая… — пациент тяжело вздохнул, указал подбородком куда-то за мою кровать и поинтересовался. — Твои?

Я осторожно повернул голову в другую сторону и обнаружил Митрича со Степаном Григорьевичем, которые отчего-то мялись в паре шагов от кровати.

— Угу, мои, — проворчал я, припоминая вечернюю эпопею.

«Черт! Я же Оксане обещал забрать Лизу в пять часов!» — вспыхнуло в сознании.

— Твою ж… — выругался себе под нос.

— Ляксандрыч, ты чего? А? — тут же подскочил Митрич, и зашептал громко. — Ты уж прости, нехорошо вышло-то… но мы жеж невиноватые… кто жеж знал, что там камень, а? Ну вот ей-богу, — дядь Вася вместо креста вскинул руку в пионерском салюте, отчего я едва не расхохотался. Но смеяться нельзя, иначе перед глазами снова полетят вертолеты, а к горлу подкатит тошнота.