— Какую объяснительную? — не понял я.

— Обо всем, что предшествовало ситуации, и о разговоре, который вы слышали, — любезно пояснил товарищ Третьяков.

— Нет, — просто ответил я.

— Что? — глаза за круглыми стеклышками удивленно моргнули. Весь класс ахнул в едином порыве.

— Товарищ Третьяков, — торопливо заговорил Юрий Ильич, поднимаясь с места.

— Я сказал «нет». Доносы ни на кого писать не буду. Бог им судья, и Лизе, и Лиходеду, — холодно отчеканил я. — Ситуация разрешилась, этого довольно.

Минуты две мы бодались с парторгом взглядами, затем товарищ Третьяков недовольно скривил губы и процедил:

— Я вас услышал, товарищ Зверев.

Я кивнул.

— Можно идти? — уточнил я у бледного директора.

— Д-да… Товарищ Третьяков… У вас… Вам… Вы закончили? — с надеждой поинтересовался у парторга Свиридов.

— У меня все. А вас, товарищ Беспалов, я попрошу остаться.

— Дык я это… Побег я, Лавреньтич… Сейчас Маня вернется, а у меня конь не валялся… Ох и получу я на орехи-то… Ты уж не обессудь, Виктор… эт самое… Лавреньтич… Ты, конечно, мужик важный и даже местами хороший… Но так-то у меня дома свой командир, пора мне.

Митрич включил деревенского дурачка, прекрасно понимая, что если парторгу захочется выяснить имя врача, который выписал фальшивую справку, он это сделает. Но и участвовать в этом некрасивом деле дядь Вася, как и я, не желал. Все хорошо, что хорошо кончается. Чаще всего доброта и понимание — не слабость, а душевная порядочность. И мне плевать, что думают по этому поводу окружающие. Моя жизнь, мои принципы, остальное — побочка, с которой вполне можно бороться правдой. Ну, или просто сразу на корню пресекать подобные ситуевину.

Урок на будущее я усвоил: на селе доброта не в цене. Значит, буду действовать с позиции силы.

Расставание с Елизаветой вышло коротким, но бурным с ее стороны. Баринова резко высказала все, что обо мне думает. Пообещала «этого так не оставить». Но простое упоминание о фальсификации медицинских документов остановило напор бывшей невесты Егора. Впрочем, я нисколько не сомневался: если товарищ Третьяков выполнит свою угрозу и доведет информацию по партийной линии до самого верха в столице, проблемы возникнут не только у Лизы, но и у Баринова старшего, который занимал не последнюю должность в партийной иерархии столицы.

Елизавету на вокзал я отвез сам лично, во избежание, так сказать, любых неожиданностей. Нет, побега я не ожидал, как и внезапного возвращения после такого провала, но до последнего не верил, что Баринова уедет, не хлопнув театрально дверью.

Всю дорогу в город Лизавета молчала, но на вокзале оторвалась по полной. Но ее злые нападки на Оксану, на мою школу, на «тупое окружение, в котором ты деградируешь», не возымели никакого действия. Разъярённая, пышущая гневом Лиза, в растрепанных чувствах, раздавленная неудачей, отчалила наконец-то на поезде в первопрестольную.

Я с облегчением выдохнул, а вечером обнаружил пропажу заметок Егора по поводу школьной системы. Сначала расстроился, затем махнул рукой. у меня свои планы на советское образование, а Лиза… Ну что же, пусть попробует придумать что-то путное из черновиков бывшего жениха. Я же сосредоточился на первостепенной задаче.

До седьмого Октября оставались считанные дни, а у нас конь хоть и повалялся, да не всю траву еще вытоптал. В том смысле, из-за разборок с Елизаветой, затем вызова в район по поводу неудачного салюта, следом разговора наедине с парторгом Третьяковым, который не оставлял надежды добиться от меня свидетельских показаний, я совершенно не успевал контролировать процесс создания лампы Ильича. И не принимал должного участия в деятельности своих десятиклассников.

В конце концов, когда я, наконец, вырвался из круговерти проблем, растущих со скоростью лавины, до праздника оставалась неделя.

— Егор Александрович! Ну не горит! Етить ее… — возмущался Беспалов Сережка.

— А ну цыц! Язык-то попридержи! — рявкнул Митрич, опережая меня.

Мы собрались в мастерской вокруг лампы, чтобы полностью собрать конструкцию и сделать первый запуск.

— Аккумуляторы сдохли, — уверенно заявил дядь Вася.

— Да сам ты сдох! — возмутился Степан Григорьевич. — Полные они. Сам проверял! Тут что-то другое. Может, контакты отошли? — задумчиво пробурчал завхоз, обходя по кругу стеклянное сооружение.

Основа лампы получилась знатная. Честно говоря, я даже не ожидал, что моя идея в умелых руках заиграет такими красками. Вера Павловна оказалась талантливой художницей. Все три стекла, вырезанных в форме языков пламени, учительница расписала не просто алой краской по краям. Она превратила стекло в полыхающий костер.

Причем что вблизи, что издалека огонь выглядел как настоящий. Протяни руку и обожжешься. В самом центре красного пламени красовался портрет великого пролетарского вождя Владимира Ильича Ленина. Совсем как живой, узнаваемый с первого взгляда.