Шрифт:
— Волибор, — шепчу нашему здоровяку. — Может отпустить этих слюнтяев назад? Справимся без них, своими силами.
— Так и будет, Тимофей, — так же тихо отвечает Волибор. — Так и будет. Это же не воины, как наша сотня, только посмотри на них.
Кучка мужиков, молча глядящих себе под ноги. Идут, но очень медленно, всё больше замедляются во время похода, растягивают время. Надеются, что кто-то другой предложит развернуться и пойти домой. Так их гордость пострадает чуть меньше.
Но винить их не стоит: это же обыкновенные люди. Если они и держали в руках оружие, то для того, чтобы пни в лесу избивать. Никто из них не сражался, и даже трупоедов в лесу ночью не гоняли. Выйди на них сейчас лешак в две сажени ростом, половина обделается, а другая даст дёру так быстро, только пятки сверкать будут.
— Ладно, — говорю. — Уйдут как захотят. Ставлю на то, что их хватит до обеда.
— Не, до вечера протянут. Но как только солнце зайдёт, забьются в ближайшую нору и просидят там до утра.
— Это будет смешно.
Знаю, смеяться над таким нельзя, но как же забавно они изменили своё настроение с началом настоящего похода, а не воображаемого!
Продолжаем идти. Все вместе, пока никто не сбежал.
Двадцать два года назад, когда где-то в лесах грохнулось нечто и началась эпоха безумия, по этой же дороге шли войска безумца и людоеда. Говорят, они родились на самом краю Владимиро-Суздальского княжества, как два обыкновенных крестьянина. И ничего им в жизни не светило, пока силу огромную не получили.
Что досталось людоеду не знаю, но безумец, оказывается, смог людей подчинять своей воле. Руки им в пупки засовывать и заставлять слушаться. И вот этот крестьянин, возможно даже холоп или проигравшийся, подчиняя себе одного за другим всех окружающих, собрал войско больше, чем у многих князей. Так и получилось, что древние рода слегли, уступив место тому, кому лес больше силы дал.
Это произошло не только у нас — по всей Руси. В некоторых княжествах до сих пор князья каждый месяц новые. Наши же княжества столько лет князей не меняли только потому, что людоед с безумцем были братьями и горой друг за друга стояли, но сейчас, оказывается, повернулись один против другого. Значит и они скоро исчезнут: в эпоху безумия надо искать друзей, а не врагов. Слишком многие хотят забрать всё, что у тебя есть.
Время к вечеру.
Вскоре мы выходим на открытое место и вдалеке показывается Ярый острог. У меня отпала челюсть, некоторые замерли на полушаге, другие приникли к земле.
— Офигеть, они его отстроили, — вырывается у Жизнобуда, нашего мастера-кожевника.
— И расширили, — подтверждает Волибор. — В последний раз, когда я его видел, он был… поменьше.
Оказалось, что крепость, к которой мы идём, совсем не такая, какой мы её представляли. Широкая, высокая, мощная, это место, где происходят полноценные осады. Битвы, которые увековечивают в летописях. Глядя на неё, в голове всплывают образы, которые рассказывали странствующие барды. Лестницы, осадные башни, катапульты, требушеты, горящие в ночи снаряды, крики, плач, завывания скорбящих, вопли боли, сталь, ненависть.
Наш отряд рядом с Ярым острогом — кучка деревенских придурков, решивших выйти против нерушимой, первозданной силы.
Многие из нас и без того во время пути растеряли уверенность в себе, а сейчас и вовсе замерли, не в силах пошевелиться.
Но шанс на успех у нас всё-таки есть.
Нужно лишь дождаться ночи и всё сделать скрытно: гарнизон не должен быть большим. Основные силы безумец наверняка увёл на войну с людоедом. Малый отряд сможет перелезть через стены и…
Стоит мне только подумать о проникновении в крепость, как вдали появляется конный отряд из полусотни солдат с длинными копьями. Скачут по широкой дороге, поднимая пыль в воздух. При их появлении врата крепости открываются, впуская всадников внутрь. А мы стоим как истуканы, таращимся на крах всех наших ожиданий: слишком большая крепость, слишком много воинов безумца внутри.
Мы не вытащим своих. Это попросту невозможно.
Нам никогда не взять острог. Ни сегодня, ни за сотню лет.
Оборачиваюсь и вижу, что половина нашей группы держится из последних сил. Если сейчас кто-нибудь чихнёт, они побегут прочь не оглядываясь.
— Эй, посмотри на мужиков каролинских… — шепчу Светозаре.
— А? — спрашивает девушка. — Что с ними?
Перевожу взгляд на друзей и вижу, что не только пришедшие к нам мужики поникли: наша сотня вся какая-то кислая, да и Никодим со Светозарой мрачные как тучи. Кажется, один только я сохранил самообладание.
Смотрю на Волибора, он на меня. Нам даже не нужны слова, чтобы понять друг друга: следующие за нами люди не чувствуют себя достаточно сильными, чтобы справиться с задачей. Острог он потому и острог, что окружён стенами, стоит на холме, башни с лучниками со всех сторон. Он может сдерживать осаду целой армии, а мы — жалкая кучка крестьян, возомнившая себя героями легенд.
Хороший военачальник на этом месте произнёс бы речь перед воинами, чтобы поднять их боевой дух.
Но сейчас не та ситуация.
Защищать своё село от пришедших врагов — это одно, а идти маленькой, но всё-таки войной — другое. У нас нет ничего. Всё против нас. Мужики каролинские хотели вызволить уведённых у них троих человек, ими двигала сила справедливости. Но сейчас она уступила страху — гораздо более сильному чувству. Замерли, трясутся, лица белые, кое-кто крестится. Битвы сегодня не случится: не с нашими силами.
Из всех людей, выступивших в поход, только я и Волибор в нормальном состоянии. Ещё Никодим, но этого ничем не прошибёшь.