— Не-е-ет, — Алмаз бросился к брату.

— Подожди, — Дархан тяжело дышал, — Закир был ранен. Тогда правду скрыть было легко. Ты провел блестящие операции. Возможно он бы и выжил. Но не повезло. Не дотянул самую малость. Да и я сил не подрассчитал. В голове все так и звенит. И жжет внутри. Ты это… помоги мне, как врач… не то, чтобы я боялся… просто если подохну раньше, все труды пойдут насмарку. Помоги братка, а?..

Арты? все не приходила. Алмаз не знал, как облегчить страдания брата. Тот уже не говорил. Лишь тяжко вздыхал, а время шло. Когда дыхание прерывалось, Алмаз тревожно слушал грудь, держа наготове шприц с адреналином. Он больше не плакал. Нечем было плакать. Лишь когда запахло тошнотворной рвотой, он спешно обнял брата и сказал в самое ухо:

— Поклянись! Поклянись, что если есть хотя бы малейший выход, ты обязательно вернешься! Поклянись!

Алмазу казалось, что брат совсем не слышит. Но глаза вспыхнули, в них снова вернулась жизнь, Дархан едва заметно кивнул головой. Арты? потащила брата в стену.

Три раза Алмаз поднимал баллон с хлоркой, целясь в кишащую массу. Три раза брат качал головой и Алмаз убирал баллон прочь. Когда проход в стене закрылся, Алмаз, отбросив баллон в сторону, повалился на пол и завыл как зверь.

Сепия. Песочный, тусклый, мертвый свет. Изуродованные стены, низкий потолок, круглые, полуразбитые лампы. Оседающая мириадами невесомых песчинок дымка-пыль. Дархан это уже где-то видел. Где-то давно. Сотни, тысячи, миллиарды дней назад. Где же? Он не видел монстра. Он лишь чувствовал до отвращения, от которого хотелось дернуться всем телом, копошащееся-кишащее влажными личинками прикосновение конечностей, что тащили его сквозь узкий коридор. Боль в животе стала меньше. А затем и вовсе пропала. Что это? Рой выскочил из него?

Дархан понял, что видит коричневое, состоящее словно из кубов и квадратов небо. Он задрал голову. Монстра не было. Дархан осторожно встал, огляделся. Где он? Неужели у ледового дворца? Мертвый, осыпающийся, словно тающий от гнета времени город. Безжизненные, искореженные здания. Цвета, которых никогда не встретишь в его мире. Отдаленно напоминают коричневый, бежевый, кремовый, бурый.

Желто-серый непроглядный туман не позволял разглядеть, что же там, в его недрах. Где же чертова Арты?? Почему Рой не атакует? Раздался оглушительный звонок. Дархан, схватившись за голову, упал на колени. Звонок не прекращался, но стал тише. Звонил беспрерывной тошнотворной трелью таксофон, которого не было видно сквозь туман. Но Дархан хорошо его помнил. Серый, безжизненный с изломанной трубкой, стоял он возле железнодорожных касс, а Дархан все удивлялся, как тот сохранился за эти годы.

Ринувшись на звук, Дархан схватил трубку. Сквозь крики плач и стоны с трудом различил детский шепот:

— Она знает, она знает, она знает. Она знает, что мы тут, мы тут, мы тут, мы тут.

Нечто метнулось в желто-сером тумане. Дархан отвлекся лишь на секунду, а когда повернулся, таксофон коричневой пылью поднимался-таял, пока не исчез вовсе. Трубка тут же истлела в его руках, больно обжигая пальцы.

Дархан бросился прочь от проклятого места. Он бежал, не разбирая дороги. Лишь вблизи угадывались изменившиеся до безобразия, имеющие лишь отдаленное сходство здания проклятого города. Вновь зазвонил телефон. Теперь трель доносилась из подземного перехода на Габдуллина. И в этой сепийной полутьме ни за что бы не найти вход. Но всего пару недель назад Дархан лично забирался туда в поисках чертовой «реанимации». Схватив трубку, Дархан услышал детские стенания и уже знакомый шепот.

— Она знает, она знает, она знает, она знает. Она прячется, прячется, прячется, прячется. Спеши. Спеши. Спеши. Спеши. Время. Время. Время. Время.

Острая боль пронзила его плечо. Стремительно обернувшись, Дархан заметил, удалявшуюся Арты?. Поморщившись, он осмотрел рану. Резаная, неглубокая. Почему она его не убила? Боится? Боится, что Рой вылетит из мертвого тела? Значит будет терзать по кусочкам, заставит истекать кровью и мучиться от ран. Рой говорил про время. Арты?у достаточно дождаться, пока оно выйдет. Рой вернется к себе и тогда Арты? покончит с ним навсегда. А потому надо искать, искать, пока не поздно. Дархан ринулся в густой желто-серый туман.

Это была долгая, изнуряющая гонка, больше похожая на пытку. Дархан искал ее, искал в этом призрачном макете — городе. Искал в подвале, где хранилась «реанимация», искал на базаре, искал в интернате, где убил несчастную Гоху, искал в больнице у кресла, где приносили в жертву несчастных. Напрасно. Арты? не пряталась в одном месте. Она все время перемещалась, старалась ранить, чтобы ослабить.

Иногда Дархану удавалось обернуться. Тогда Рой, начинавший шевеление, причинял ему тяжелую боль, но Арты? отступала. Иногда она все же успевала нанести раны. Они были подлыми. Всегда со спины. Чем-то острым. Похожим не то на узкую длинную косу, не то на саблю. Раны не убивали его, но изматывали.

Здесь почему-то не было стекол. Лишь в здании госбанка, где-то на чердаке нашлось-показалось крохотное слуховое окошко. Постоянно озираясь по сторонам, Дархан с трудом залез туда и вышиб ногой стекло. Вынув один из осколков, он тут же приставил его к горлу. Снова раздалась трель звонка. Телефон оказался в одном из кабинетов на четвертом этаже. Дархан поднял трубку.

— Так нельзя. Так нельзя. Так нельзя. Ты не сам. Ты не сам. Ты не сам. Ты не сам. Она. Она. Она. Она. Торопись. Торопись. Торопись. Торопись.