— В Ленинграде состоялась премьера нового балета «Медный всадник», — продолжались новости. — Постановка получила высокую оценку критиков и зрителей.

Культура, наука, промышленность — страна жила полной жизнью, несмотря на недавно закончившуюся войну. Люди работали, творили, мечтали о будущем. И он был частью этого процесса — маленькой, но важной частью.

Сахар растаял окончательно, оставив во рту сладкое послевкусие. Гоги допил чай, выключил радио. В комнате воцарилась тишина, нарушаемая лишь тиканьем часов на стене.

Завтра снова поедет к Берии, покажет новые иллюстрации. Получит, возможно, следующее задание. И снова будет творить, создавать красоту в этом сложном, противоречивом, но удивительно живом мире.

А пока просто сидел в тишине, ощущая сладость кубинского тростника и тепло московского вечера.

Тишина в комнате была особенной — не пустой, а наполненной. За окном мерцали первые звёзды, напоминая о той ночной встрече неделю назад. Гоги допил чай и невольно улыбнулся, вспоминая столкновение с девушкой в берете и больших очках.

Какой же она была? Попытался восстановить в памяти её облик. Светлые волосы, выбивающиеся из-под берета. Серые глаза за стёклами очков — умные, живые. Тонкие черты лица, чуть вздёрнутый носик. И эта особенная интонация, когда она называла созвездия — Кассиопею, Лиру…

Неожиданно для себя он поднялся, подошёл к столу и взял чистый лист. Рука сама потянулась к карандашу. В голове всплывал образ — не придуманный, а реальный, запечатлённый памятью в тот короткий момент встречи.

Первые линии легли на бумагу робко, неуверенно. Овал лица — правильный, но не кукольный. Чуть заострённый подбородок, высокие скулы. Лоб открытый, интеллигентный — лоб человека, который много думает, изучает, познаёт мир.

Гоги работал медленно, вдумчиво. Это был не заказ, не иллюстрация к сказке — это была попытка удержать мгновение, зафиксировать красоту, мелькнувшую в его жизни.

Глаза получались особенно сложными. Они должны были быть живыми, выразительными, но не терять той особенной серой глубины, которую он запомнил. Карандаш скользил по бумаге, создавая лёгкие тени вокруг глазниц, прорисовывая тонкие линии ресниц.

За стёклами очков глаза казались чуть больше, чем на самом деле. Эффект линз, который нужно было передать точно — не утрировать, но и не упустить. Очки были частью её образа, делали лицо более интеллектуальным, серьёзным.

Брови — тонкие, изящно изогнутые, не выщипанные в нитку, а естественные. Над ними — гладкий лоб, слегка отражающий свет фонаря в той ночной сцене. Волосы выбивались из-под берета небрежными прядками — светлые, мягкие, живые.

Гоги остановился, отложил карандаш. Что-то было не так. Рисунок получался технически правильным, но безжизненным. Не хватало того особенного света, который он увидел в её глазах. Той искорки любопытства, когда она смотрела на звёзды.

Взял более мягкий карандаш, начал работать с тенями. Лёгкие штрихи под скулами, чуть заметная тень от ресниц, игра света и тени на стёклах очков. Лицо постепенно обретало объём, становилось живым.

Нос — прямой, с чуть заметной горбинкой, которая придавала лицу характер. Не идеальный нос с обложки журнала, а настоящий, принадлежащий конкретному человеку. Ноздри чуть расширены — она дышала прохладным ночным воздухом, когда они столкнулись.

Губы рисовались особенно осторожно. Они были не накрашены — просто естественные, слегка припухшие от холода. Форма правильная, но не кукольная — верхняя губа чуть тоньше нижней, с едва заметной ложбинкой посередине.

Подбородок — небольшой, аккуратный, с чуть заметной ямочкой. Шея — тонкая, изящная, скрывающаяся в воротнике пальто. Только намёк, силуэт, но достаточный, чтобы передать общую хрупкость фигуры.

Особое внимание Гоги уделил берету. Он сидел на голове чуть набок, как часто носят студентки — не для красоты, а для удобства. Мягкая ткань облегала голову, но не скрывала полностью волосы. Выбивающиеся пряди создавали ощущение живости, естественности.

Очки требовали отдельной проработки. Не просто стёкла в оправе, а сложный оптический прибор. Карандаш передавал, как линзы преломляют свет, как на стёклах отражаются блики фонаря. Оправа — простая, металлическая, без украшений. Практичные очки для работы, а не модный аксессуар.

Выражение лица было самым сложным. В тот момент встречи на её лице читалось удивление, лёгкое смущение, но и любопытство. Она не испугалась столкновения, не рассердилась — просто приняла это как забавную случайность.

Гоги попытался передать эту гамму эмоций. Чуть приподнятые брови — удивление. Лёгкая улыбка в уголках глаз — добродушие. Слегка раскрытые губы — она хотела что-то сказать, объяснить, что смотрела на звёзды.

Работа заняла несколько часов. За окном звёзды поднялись выше, воздух стал прохладнее. Гоги не замечал времени — он был полностью поглощён процессом воссоздания увиденного образа.