Я напрягся, ожидая новой тайны — будто их и так на мою голову мало.

— Истем? Приют? Я была убеждена, что её отдали в хорошую зажиточную семью.

Отлично. Прелестно. То есть она не знала? Но как такое возможно?

— Понимаете, я… Я не знала, — подтвердила леди. — Не хотела, знать, чтобы не выдать ненароком убежище Эвы. Я боялась, что меня будут преследовать. Что за мной следят. Опасалась плена и допросов.

Я снова не выдержал, но в этот раз обратился к Ройму:

— Следили? Преследовали?

К моей полной неожиданности герцог Шермский кивнул.

— После того, как о смерти дочери стало известно, к нам приходили. Все эти годы за нами ведётся слежка. Мы вынуждены тщательно охранять всех своих детей.

Хм…

— Они поверили, что Эва умерла, — пробормотала герцогиня. — Но за нами всё равно наблюдают. Это очень могущественные люди.

— Мне даже пришлось обратиться к нашему монарху с просьбой о защите, — добавил герцог. Это была не жалоба, не обвинение, просто констатация факта.

Мне же вспомнился король Наарии. Он могущественный? По меркам людей — вполне.

— Хорошо. Но как тогда младенец оказался в Истеме? — спросил я. — Как именно вы его «прятали»?

— О… — герцогиня отвела взгляд.

Оказалось, уже будучи в столице, молодая женщина отправилась в храм Пресветлого в надежде на чудо. Она просила Создателя о помощи, и тот услышал. В храме она познакомилась с женщиной, которая и предложила спрятать ребенка так, что никто не найдёт. Речь шла о другой семье.

Тут-то маркизе и вспомнились настоятельные требования кровной клятвы от неведомого «доктора». Прежде, чем заплатить огромные деньги за услугу, она взяла с этой женщины клятву. И обязала её получить клятву с тех, кому будет передан ребёнок.

По возвращении мужа, маркиза рассказала ему обо всём. Правду о «смерти» наследницы знали лишь эти двое.

Под конец рассказа герцогиня разрыдалась, Ройм тоже утирал слёзы. А я сжимал руку Евы, пытаясь хоть как-то её поддержать.

Моя леди была спокойна, но я подозревал что всё ещё впереди. Слишком тяжёлые новости. В том же, что касается остального… Похоже за Евой действительно охотятся, только это мало что объясняет.

Причины. Догадки уже есть, но причины по-прежнему не ясны.

— Есть что-то ещё, верно? Что-то, о чём вы умолчали? — требовательно вопросил я.

Герцогиня перестала плакать и посмотрела затравленно. Сначала на меня, потом на Еву. Адептка так и не сняла капюшона, словно отгораживаясь от трудного разговора, но герцогиня хотела видеть… Очень хотела. Ева словно почувствовала. Сделав глубокий вдох, она наконец стянула с головы шёлк.

В эту секунду захотелось выставить барьер между нами и четой Шермских. Семейная драма, пронесённая сквозь годы. Не люблю такие моменты — все эти слёзы, горечь и боль.

Особенно при том, что ничего уже не изменить. Было и прошло. Нужно жить дальше.

Только чтобы моя Ева жила счастливо, необходимо знать, о чём недоговаривает герцогиня.

— Это важно для её будущего, — продолжил я. — Как понимаете, я могу защитить вашу дочь от любых преследователей. Но я должен знать всё.

Очень долгая пауза. Герцогиня снова рыдала. Сидела, закрыв лицо руками и поливая слезами расшитую золотом ткань.

— Говорите, — требовательно повторил я.

— Эва, девочка моя… Моя. Я…

И мы наконец узнали:

— Через несколько дней после того, как Эву вылечили, я стала замечать странное. Я не говорила никому, даже Ройму сказала не сразу. Долгое время я считала это каким-то сумасшествием, помутнением рассудка, но клянусь, после той «магии» Эва изменилась. Она стала другой. Я смотрела на неё и понимала, что это не моя дочь. Подмены быть не могло, всё происходило при мне, но… как будто другой человек. Понимаете? Словно саму душу подменили.

— Другая душа? — переспросил я.

Женщина кивнула. Но её мнение было уже не важным — головоломка сошлась.

Это было, с одной стороны, невозможно, а с другой — совершенно реально. Я снова уставился на адептку, читая ответ в её глазах.

Ева не удивилась. Ева знала. Откуда — не понятно, но прямо сейчас интереснее другое. Драгоценная монашка, от запаха которой я пьянею, уверяла, будто секреты закончились. Неужели не удержалась и припрятала ещё один?

Но вслух я, конечно, сказал о другом:

— С тобой всё хорошо?