— Давай честно. Ты же понимаешь, милая, что всё это, — она делает широкий жест в сторону особняка, — слишком большая ответственность для такой... неразумной девочки? И лучше передать это все тому, кто действительно сможет верно распорядиться землей и домом.

— Конечно, матушка, — я опускаю глаза, пряча усмешку. — Тут столько работы. И работников найти, чтобы посеять, ухаживать, собрать, переработать. А потом еще и продать… Наверняка вы справились бы намного лучше. И сейчас заботитесь о том, чтобы такая тяжесть не лежала на моих плечах.

— О да, я очень о тебе забочусь, — усмехается она, расправляя складки своего бордового платья и нависая надо мной. — Фон Ляхтен, будьте любезны, документы!

Нотариус суетливо раскладывает бумаги на столике, его руки заметно дрожат, а пенсне чуть не падают с носа.

— Н-нира Адалия должна просто поставить подпись вот здесь... и здесь… — тычет он пальцем в двух местах и вкладывает в мою руку перо.

— Видишь, как всё просто? — воркует Августа, продолжая обмахиваться веером. — Я всегда о тебе заботилась. О твоем здоровье… Как бы ты жила без моих капель? Такая хилая, вечно больная... Я специально подбирала состав, чтобы сделать тебя... такой, какой я хотела тебя видеть.

Конечно, именно безвольной куклой ты меня и хотела видеть. Удобно. А потом потихоньку в капли отраву, и прощай, Адалия.

Превращаю свою усмешку в восторженную улыбку:

— Да, матушка, — киваю я. — Ваши капли просто чудодейственны.

За беседкой слышится тихий шорох, но я продолжаю свой спектакль. Надо чуть быстрее. Пора выводить ее на откровения. Августа, увлечённая своим триумфом, ничего не замечает.

— А знаешь, что самое обидное? — неожиданно рычит она, наклоняясь ко мне и направляя мою руку. От мачехи пахнет приторными духами и злобой. — Ты должна была ведь сдохнуть под этим драконом! Я ведь знала, что мои капли и этот отварчик “для смелости” не смешиваются. Но ты же живучая… Бездна тебя побери.

Краем глаза замечаю небольшое движение за беседкой и еще шорох, но продолжаю играть раскаявшуюся падчерицу:

— Простите, я не специально…

Кажется, я наконец-то получила ответ на вопрос “что случилось с настоящей Адалией”. Конечно, я предполагала, но не хотела думать, что это именно так. Черт. Теперь еще бы понять, в какой момент все это произошло.

От этой новости начинает ныть в груди, а на глаза наворачиваются слезы. Жизнь за жизнь.

— А ведь сдохни ты, я могла бы еще и дополнительную компенсацию от дракона этого стребовать. Но ничего, — она выпрямляется, сдувает со лба прядь, которая выбилась, из-за того, что мачеха слишком активно работала веером. Снаружи уже слышно не просто шорох, а тихие разговоры. Время! — Сейчас всё исправим. Подпишешь бумаги о передаче поместья мне. А потом, — она достаёт из складок платья маленький флакон с мутной жидкостью, — выпьешь вот это. Ты же переволновалась сегодня. Успокоиться надо — а то сердечко твое слабенькое не выдержит.

— Как интересно, — я выпрямляюсь и заглядываю в глаза мачехе. — То есть вы, матушка, даже не отрицаете, что пытались подстроить мою смерть и сейчас… намекаете на то же?

— Какая теперь разница! — фыркает она, раздраженно размахивая веером. — Всё равно никто не услышит! А ты рассказать никому не сможешь, потому что завтра утром уже не проснешься.

И тут дерево по команде Ранны скидывает с беседки лозы плюща и хмеля, открывая нас… гостям. Да-да. Прогулочная тропка, по которой гостей вел Вард, проложена от сада вдоль берега и выходит аккурат к этой беседке.

Мачеха поднимает глаза и… не издает ни звука из своего удивленно открытого рта. Впрочем, гости тоже сначала молча смотрят на Августу, а потом по толпе пробегает тихий гул, становящийся все громче. “Как так можно?” “Какая жестокость!” “Кто бы мог подумать?!”

Все. Всё. Слышали.

— Но мой… веер? — растерянно бормочет мачеха.

— Ваш веер? — Вард достает из камзола точную копию того веера, что в руках Августы. А если быть честным, то оригинал, конечно. — Боюсь, он потерял свои магические свойства после того, как упал. Стоило проверить его работу...

Лицо Августы идёт красными пятнами, как перезрелый помидор. Флакон с ядом выскальзывает из её трясущихся рук и катится по деревянному полу беседки.

— Но... как... это невозможно! Это все ты, змея!

— Всё возможно, матушка, — я поднимаюсь со скамьи. — И все присутствующие слышали ваше признание. И да, кстати, это не моя подпись…

Я протягиваю Августе листок, на котором я нарисовала… м… неприличный жест. Потому что приличных мыслей у меня по поводу поведения мачехи уже давно не осталось.

— Вы не сможете ничего доказать! — визжит Августа. — Мои слова были извращены, а доказательств у вас нет.

— Свидетельские показания представителей власти не подвергаются сомнениям, — пожимает плечами Вард.

— Да, — огрызается мачеха. — Но их здесь нет.

— К вашему неудовольствию есть, — из тени деревьев появляется… Тарден. — И у меня будут отдельные вопросы по поводу… того самого дракона.

Когда я вижу Ариона и его поддерживающий взгляд, сердце пропускает удар, а в груди разливается тепло. Я-то надумала себе, уже даже почти обиделась. А он тут… Рядом. Поддерживает.