Не бывать этому. Не на тех напал, молокосос напыщенный. В этом краю живут мужики крепкие, своевольные. Чужакам спуску не дают, особенно ежели те на горло норовят наступить. Не было в Угрюмихе княжеских прихлебателей и не будет!

Едва Платонов со свитой скрылись в доме, Савелий вернулся на площадь, махнул рукой четвёрке самых надёжных мужиков, призывая следовать за ним, и отправился к себе домой.

— Видали, братцы, какого гуся нам прислали? — зашептал он, исподлобья зыркая на односельчан. — Больно уж борзый да наглый. Не иначе как силой будет порядки свои наводить. Магичить, угрожать да зубы заговаривать.

Мужики недовольно загудели, закивали. Кузнец Фрол сплюнул под ноги и процедил:

— Не по нраву мне этот хлыщ. Видели, что он с моим любимым молотом сделал?! Руки так и чешутся рожу ему начистить, чтоб нос не задирал.

Остальные понимающе закивали.

Савелий остро глянул на собеседников и веско бросил:

— Так чего ждём-то? Сами видели, охрана его на другом краю деревни расквартировалась. Причём, сержант тот прямо сказал, таков графский, мол, приказ. Вельможа, что, не понимает, куда прошлый воевода делся? Понимает прекрасно. Стало быть, нового хлыща нам привезли, как барана на убой. Никто о нём горевать не станет. Ежели по-тихому пришибём, то потом тело в лесу закопаем. Ни одна душа его не найдёт — все концы в воду. Вот и весь сказ.

Некоторые засомневались. Всё-таки поднимать руку на княжеского ставленника — риск немалый. Да и сам Платонов — тот ещё орешек, ворожбой какой-то диковинной владеет. Алебардой махнул, как пёрышком. Опасно…

— Что же вы, мужики, призадумались? — Савелий подался вперёд, понизив голос до свистящего шёпота. — Неужто забыли, как отцы наши эту землю кровью поливали? Отстояли её от нечисти, подняли из пепла — и что теперь? Отдадим какому-то княжьему подхалиму? Да он первым делом налог назначит с каждого убитого Бздыха, с каждой крупицы Реликтов. Жизнь и так тяжела, а тут совсем взвоем!..

Остальные согласно замотали головами.

— А ведь правду Савелий говорит, — угрюмо буркнул охотник Борис, почёсывая заросший подбородок. — Мы и так едва концы с концами сводим. Торгаш-перекупщик за Эссенцию гроши платит. Знает, паскуда, что нам некуда идти, а коли воевода ещё и свою долю затребует — хоть в петлю лезь. Того и гляди, последнюю рубаху с нас снимет.

— Вот-вот, — приободрился староста, — мы что же, это молча терпеть будем? Нет уж. Наша земля — нам и решать, как на ней жить. Либо сейчас волю свою отстоим, либо потом детям в глаза стыдно глядеть будет.

— Дело говоришь…

— Верно!

— Ну что, братцы, как порешаем? — Савелий поочерёдно оглядел мрачных мужиков, сидящих вокруг стола.

— Дело нехитрое, — прищурился Митяй, перекидывая в зубах соломинку. — Как стемнеет, там и подойдём. Трое держат, один душит. Быстро и тихо.

— Лучше глотку вскрыть, — возразил староста. — Чтоб не успел смагичить.

— Верно мыслишь, — кивнул Фрол, разминая широкие плечи. — Прирежем хлопца, и всё. Не впервой.

— А слуга его? — подал голос Архип. — Да и девка эта странная?

— А вы тихо сработайте, — отмахнулся Савелий, — чтоб никто и не почуял. Ну а коли сами помешают, им же хуже…

— А ты что же? — прищурился Митяй.

Староста вместо ответа махнул искалеченной рукой.

— Н-да, и верно. Только мешаться будешь.

— Был воевода, да весь вышел, — оскалившись, подвёл итоги Борис.

Мужики переглянулись, ухмыльнулись по-волчьи. План казался простым и надёжным. Просчитанным до последней мелочи.

Но у них было плохо с математикой.

Я осматривал тёмный двухэтажный дом, служивший обиталищем прежнему воеводе. Хорошо, что среди сложенных в дорогу запасов нашлись свечи, а затем и очаг с камином. По всему было видно, что с момента безвременной кончины моего предшественника здесь никто не убирался. Толстый слой пыли покрывал полы и мебель, по углам висела паутина, а на каждой поверхности скопилась грязь.

Захар охал и причитал, разводя руками:

— Негоже вам, барин, в таком месте жить! Совсем уж запустение, срам один. И о чём князь только думал, когда вас в такой хлев отправлял? Вы же боярин, как никак. Где это видано?!

С этими словами он подхватил скрюченную метлу и принялся сметать пыль.

Василиса с брезгливой миной наблюдала за его трудами, пока я не кашлянул:

— Что же вы стоите, барышня? Захар уже немолод, а дел тут невпроворот. Помогите старику прибраться.

— Что?! — она аж задохнулась от возмущения. — Я… я же…

— Вы же простая девушка, а не какая-нибудь неженка-аристократка, верно? — невинно уточнил я. — Вот и славно. Тряпка вон в углу, начните с полов.

Ольховская открыла рот, закрыла, снова открыла. На её лице отразилась целая буря эмоций — от ярости до отчаяния. Однако деваться было некуда — сама же убеждала всех в своём простом происхождении.