Шрифт:
Прохор взял на себя руководство и вовсю отдавал распоряжения: заковать Гаврилу, взять под стражу двух его приспешников и так далее.
Я слушал краем уха, пока спускался к мотоциклу, чувствуя, как нарастает усталость. Гаврила уже был обречён, но его дальнейшая судьба меня не волновала. Я сделал своё дело и считал, что здесь больше нечего задерживаться.
— Ты что, уходишь? — вылезла из толпы Дарья, когда я сел на мотоцикл.
— Моё участие здесь больше не требуется, — ответил я, заводя двигатель. — Они сами разберутся.
Её улыбка поблёкла. Она явно не хотела, чтобы я уезжал.
— А ты уверен? Может, останешься? — робко спросила она.
Я покачал головой:
— У меня другой путь, Дарья. Здесь мне делать больше нечего.
— Но ведь… ты столько сделал для нас, — сказала она, её голос задрожал.
— Я сделал то, что считал правильным, — ответил я. — А теперь тебе нужно строить свою жизнь. Ты вроде бы тоже хотела уехать.
Дарья улыбнулась сквозь слёзы.
— Куда я поеду? — сказала она. — У меня же здесь бабушка. Она больная, за ней нужен уход. Если Гаврила мне теперь не угрожает, то и уезжать смысла нет. Разве что когда-нибудь…
На миг мне стало жаль её — она заслужила лучшего, чем эти тяжёлые дни в Суземках. Но она сделала свой выбор, а я — свой.
— Это твой выбор, — кивнул я. — Не вздумай когда-нибудь пожалеть о нём.
— Спасибо, Даня. Если бы не ты…
Я поднял руку, останавливая её.
— Не благодари. Просто живи дальше.
Девушка бросилась мне на шею. Её глаза блестели от слёз, но губы расплылись в улыбке. Я был рад, что смог хоть немного облегчить её жизнь.
К нам подошёл парень лет двадцати пяти, пристально глядя в мою сторону. На нём была выцветшая рубаха и потёртые штаны.
— Даня? — робко спросил он.
Память сразу подсказала мне, что это был старший из сыновей Семена — Тимофей. С возрастом он совсем не изменился. Воспоминания о годах, проведённых в конуре, пронеслись перед глазами. Внутри всё сжалось. Тимофей был не лучше Семена. Пытался во всём подражать отцу, превращая мою жизнь в ад.
— Ты меня помнишь? — продолжил он, опуская взгляд. — Я сын Семёна…
— Ну? — бросил я холодно. — Что тебе нужно?
Тимофей смутился, но затем набрался смелости:
— Я… я хотел попросить прощения. За отца, за то, как он с тобой поступал.
— Поздно, — отрезал я.
Он вздрогнул, но продолжил.
— Я знаю, что поздно. Я просто хотел сказать, что он умер два года назад. Пил… сердце не выдержало. Мама тяжело больна, а братья и сёстры… я стараюсь их содержать как могу.
Я смотрел на него, не испытывая никакой жалости. Семён получил то, что заслужил, но его семья не была виновата в его грехах.
— Если мне не изменяет память, ты был точной его копией, — сказал я после паузы.
— Нет, — мотнул он головой. — Это было давно. Сейчас всё изменилось. Перед тем как отец умер… В общем, я стараюсь быть лучше.
— Старайся дальше, — сказал я. — Береги свою семью и не поступай так, как он. Это всё, что я могу тебе сказать.
— Спасибо… и прости, — он кивнул, глядя мне в глаза.
Я ничего не ответил, только кивнул в ответ. Он был искренен, и я это точно знал по состоянию его пульса и неровному дыханию.
Следом за Тимофеем ко мне подошёл запыхавшийся Прохор.
— Ты куда это собрался? — возмущённо спросил он. — Мы ещё толком не отблагодарили тебя! Спас нас от чудища в лесу! Раскрыл это говнюка Гаврилу! Ты просто обязано с нами выпить за такое дело.
— Да, оставайся, Данька! — дружелюбно хохотнул кто-то из толпы. — Самое интересное пропустишь!
Они выкрикивали ещё какие-то добрые слова, а я удивлялся тому, как быстро их ненависть переросла в благодарность. Я дал им самое главное — надежду. И сам верил в то, что они её не упустят.
Но выпивать с ними и разделять с ними хлеб, у меня желания не было. Это было бы нечестно по отношению к предыдущему владельцу этого тела.
— Мне нужно ехать в Петрозаводск, — сухо сказал я. — Думаю, со всем этим вы как-нибудь, и без меня справитесь.
— А как же благодарность! — воскликнула одна из женщин. — Как-то не по-человечески.
Вот и человечность к ним вернулась. Значит, ещё не всё потеряно.
— Если хотите меня отблагодарить, то заправьте мой бак бензином. Этого будет достаточно.
Толпа зашевелилась, люди начали переговариваться, Прохор отправил каких-то мужиков к своим домам. Через несколько минут они вернулись с канистрами.