– Скучал без меня? – раздался голос Хелены.

Я вздрогнул, голова рефлекторно завертелась, но вокруг, конечно же, никого. Наверное, невидимая кошка сидит на одной из соседних веток.

– Как там Карри? – спросил я.

– Пьет шампанское и играет в гольф на корпоративе какой-то фирмы. Под видом чьей-то родственницы. А Раскат бродит среди тамошних толстосумов и подслушивает секреты. А ты, я смотрю, созерцаешь природу? Да, у вас с Раскатом более чем разные представления о развлечениях…

– Просто сейчас не тянет на бурное веселье.

– Бывает… А чей это сад?

Я рассказал про Наталью. Хелена не удивилась, отец говорил ей о тенях, но видеть тень воочию дочери Леона пока не доводилось. Потом мы гуляли по саду, и вскоре Хелена, дабы растормошить взгрустнувшего меня, затеяла игру в догонялки. Я носился за кошкой-невидимкой, вычисляя по неестественному колыханию травы и веток, а иногда ее выдавал тихий смех. Весьма заразительный, надо признать. В итоге, Хелене удалось поднять мне настроение, а результатом нашей кипучей деятельности стали опавшие с деревьев яблоки и груши.

И вот мы снова мирно бродим.

– Слушай, Риф, – осторожно заговорила Хелена, – все хотела спросить… Когда мы были в гостях у той дамы в поезде, ты проговорился о матери… Это правда? Ну, что она… она…

– Пила и водила мужиков, когда я был еще мелкий? – закончил я. – Правда. Если бы не дедушка, к которому я сбегал, наверное, из меня тоже вырос бы алкаш, наркоман и все в таком роде. Но дедушкин дом был островком спокойствия. Дайменом, где я мог быть лучшей версий себя. А когда дедушка умер, дом унаследовала мать. Продала по дешевке, а деньги быстро промотала. Но мои воспоминания о времени, проведенном с дедом, промотать не могла. На том и держался.

Уйдя в дебри прошлого, я не заметил, что Хелена стала видимой и теперь идет рядышком, ажурное стекло скафандра касается моей шерсти. Струйка пара из челюстей волшебной кошки изобразила вздох.

– У тебя хотя бы была отдушина, – говорит она, – а вот мне сбегать было не к кому. Мои детские воспоминания сплошь из криков, подзатыльников, синяков, разбитой посуды… А потом школа, считай, второй фронт, и началась вообще лютая жесть. С одной войны на другую. Все было таким привычным, я даже не знала, что бывает иначе. Ну, в теории знала, на примере одноклассников, но знать и ощущать – вещи разные. Трэш был для меня такой нормой, что, когда мама разбилась в аварии, и меня должны были отдать в детский дом, я ревела, думая, что все, жизнь кончена. А на самом деле… кто знает, может, в детдоме было бы спокойнее…

Мы зашли под тень вишневого дерева, бирюзовый пар внутри Хелены, а также узоры на стеклянном теле засияли изумительным светом.

– Да, тяжко тебе пришлось, – вздохнул я. Затем продолжил: – С другой стороны, ты никогда не знала иной жизни, сравнивать было не с чем, казалось, все нормально, так и должно быть. А вот моя мать, что обидно, первое время была образцовой. Заботилась, лечила, играла со мной, покупала одежду, сладости, не пила, дома были чистота и порядок… Самый светлый период моей человеческой жизни! Лет до пяти. А потом… как подменили. В холодильнике начали появляться бутылки со спиртным, в квартире – посторонние мужчины. Я начал привыкать к запаху алкоголя и сигарет. Любовь сменилась руганью, побоями. Я не понимал, что происходит, думал, это временно, скоро все наладится, будет, как прежде, ведь я помню маму совсем другой! Но как прежде не становилось. Становилось хуже. И чем дальше заходило, тем сильнее съедала тоска по той маме, из прошлого… Но между «той» и настоящей разница была уже такова, что я начал сомневаться, была ли вообще «та» мама. Были ли те счастливые первые годы на самом деле? Или я все выдумал? Иногда думаю, лучше б не было… Тогда не страдал бы от желания и невозможности все вернуть.

От всех этих мыслей захотелось лечь, уткнуться в собственный бок и не видеть ничего. Спрятаться в пресловутую раковину, о которой зашла речь в гостях у Черри.

Я лег.

А вот свернуться Хелена не дала – улеглась рядом, стеклянная мордочка нежно боднула меня в висок.

– Похоже, нам с тобой одинаково не повезло.

– Есть такое…

Я почувствовал, что нужно сказать нечто ободряющее.

– С другой стороны, – говорю, – нам обоим фантастически повезло оказаться в перемире!

– Это точно! – поддержала Хелена бодро. Затем продолжила в том же духе: – Жаль, ты еще не видел меня в человеческом облике. Я бы хоть сейчас показала, но не хочу рисковать с превращением вне даймена. Скафандр сделан под мою кошачью форму, не уверена, что он сможет… э-э, «очеловечиться» вместе со мной. Вот закончим охоту на Блику, вернемся в мой даймен, и я обязательно покажусь!

Хелена лизнула мне щеку струйкой пара.

Я с облегчением обнаружил, что желание спрятаться отпустило. Как и призраки прошлого. Голова встряхнулась, рассеивая остатки уныния. Смотрю Хелене в глаза… Ближе и дольше, чем требуется, и отводить взгляд от мерцающих бирюзой ламп не хочется.

– А знаешь, Хелена, ты ведь… мя-я-яу!

Стеклянная кошка исчезла. Зато в поле моего зрения вышла из-за деревьев Наталья. Шорты, лимонного цвета футболка, соломенная шляпка и солнечная улыбка. В руке корзинка.

– А, вот ты где! – воскликнула женщина. – Думала, сбежал уже в свой перемир… Тут столько яблок и груш в траве! Это ты решил помочь мне собрать урожай? Ути, какой молодец! Ну, тогда давай искать, я еще не все нашла…

«Ой, я снова невидимая, – звучит в моей черепушке голос Хелены. – Это та самая Наталья? Тень? Эх, похоже, перемир не хочет показывать ей меня».