Впрочем, иногда особо безбашенным Леоновым фанатикам удавалось застать врасплох, но максимум, на что эти марионетки оказывались способны, – сбить меня с толку на момент бегства в перемир, в результате чего он выбрасывал туда, где не было Карри. В половине случаев затягивали даймены – моя бывшая квартира и крыша с надстройкой. Там, как и ожидалось, дежурят сфинксы, но даймены давали мне силу ускользнуть из засады обратно к Карри.

Во время очередной вражеской атаки один из сфинксов превратился в человека, начал палить из ружья дротиками с бирюзовыми светящимися ампулами, и я от греха подальше поспешил нырнуть в перемир, толком не собравшись с мыслями. Все случилось очень быстро. В тот миг я почему-то вспомнил тапочку-котейку, которую оставил под козырьком печной трубы в заброшенной деревне. Мол, хорошо ей сейчас, сидит да сидит, глазеет на леса-поля, никто за ней не гонится, но в то же время… никому не нужна, все о ней забыли…

Эта заблудшая мысль стала ключом, которым перемир открыл проход в тихое сумрачное место, где сразу же окутало необычное сочетание настроений – спокойствия и обреченности.

Я попал на дно высохшего колодца.

Сложенные кольцом старые камни поднимаются высоко, там светит круглый клочок ясного неба. Лучи солнца ласкают лишь самые верхние блоки. А здесь, внизу, прохлада и сырость стали домом для мха и грибов, их колонии соседствуют с трещинами, оспинами, выщербленными углами и ребрами, налипли на прямоугольных контурах плит, словно мохнатые гусеницы.

На земле мох еще гуще. Я вскрыл когтями кусочек зеленого ковра, из-под бурой мякоти врассыпную расползаются многоножки и мокрицы. Запах древности задрожал в ноздрях еще сильнее. Вместе с почвой обнажилась дырявая сгнившая тряпка – память о том, что когда-то здесь жили люди.

Слабый шорох побудил обернуться.

Я увидел котенка.

Серая с темными полосками шерсть слиплась в иголочки. Белый пятачок на груди потускнел от грязи. Кажется, малыш держится с большим трудом. Даже в сидячем положении его покачивает, лапки разъезжаются. Глаза, большие и круглые, вроде бы смотрят, но не уверен, что видят. Котенок чуть-чуть вертит головой, ушки слегка шевелятся, зверек словно пытается понять, что вообще происходит. Сколько он уже здесь? Сутки? Двое? Может, неделю? Судя по всему, жажда и голод измучили настолько, что почти ничего не соображает.

Что-то трепыхается под передней лапкой…

Я подошел ближе.

Мотылек!

Расплывчатая тень моего тела накрыла малыша, он еще какое-то время покрутил головой, поднял ее, и глазенки наконец-то сфокусировались на мне.

«Мяу!»

Пересохшее горлышко даже не смогло издать звук, пушистик просто раскрыл крошечные челюсти.

Его вниманием снова завладел трепет мотылька. Юный охотник, пошатываясь, вглядывается в добычу, хотя сам вот-вот станет жертвой обморока. Не пытается съесть. Сжимает коготки, и шорох крылышек обрывается… Клетка из крючочков медленно становится шире, мотылек начинает оживать… И по новой!

Даже сейчас, на грани смерти, остается любопытным ребенком. Он так и не понял, как здесь оказался. Куда делась мама, где братики и сестрички, почему чудесный солнечный мир резко сменился тьмой и стал таким тесным и пустым… Мох на стенах хранит следы. Видимо, малыш пытался выбраться, но, в конце концов, оставил затею. И продолжил делать то, что от природы делают все котята, – играть. Все куда-то подевались, стало мрачно, но, наверное, это такая игра… Не слишком веселая, но…

Лапки подкосились.

Мотылек высвободился, я успел подставить морду под едва теплый бочок. Лишь благодаря этому комочек шерсти не упал. Придерживая его, я запрокинул голову. Шелестящий треугольничек, кружась, уменьшается на фоне светлого голубого диска…

Взгляд вернулся к котенку.

Грудь наполнило странное чувство, незнакомое…

– Пойдем отсюда, малыш.

Я обошел кроху с другой стороны. Нос дотронулся до полосатого загривка, челюсти нежно сомкнулись на шкурке.

Веки опустились.

Бальзамира приняла нас в песчаные объятия.

Я опустил котенка на чуть теплую, словно живую, плиту. Одну из многих плит на вершине усеченной пирамиды – гробницы Сехмет, статуя которой прямо перед нами. Подножие каменного трона, как всегда, завалено едой и напитками со всех концов света. Гости величайшего из кошачьих дайменов денно и нощно приносят съестные дары в качестве добровольной платы за приют и лечение.

Когда я оказался здесь впервые, меня заботила лишь участь Карри, которая балансировала на грани смерти, и я не мог должным образом оценить красоту и величие этого места. Но сейчас я позволил Бальзамире перехватить мое дыхание…

Надо мной лишь центральная и далеко не самая большая часть лабиринта, скрытого под песчаными дюнами пустыни. Но даже эта часть внушает священный трепет. С четырех сторон на меня смотрят сверху вниз шеренги высоких каменных арок, уложенных друг на друга слоями этажей, которые растворяются где-то в вышине за потоками летучего песка. Песок слетается сюда со всех закоулков подземной крепости, закручивается над пирамидой титанической колонной, ее спирали, насколько мне известно, уносятся на поверхность пустыни, где песок разносится по округе в виде песчаных бурь, защищая это место от караванов, самолетов и прочих незваных гостей.