Незнакомый демон выглядел так, будто его выковали из самого понятия «покой».

Высокий, почти хрупкий на вид в золотых одеждах, которые не шевелились, словно были отлиты из металла. Его лицо — бледное, почти человеческое, но с лёгкой змеиной вытянутостью и совершенно неподвижными чертами.

Вместо волос — тонкие золотые цепи, сплетённые в сложную корону, каждое звено которой было крошечной душой, застывшей с открытым ртом в безмолвном крике.

Его пальцы, длинные и изящные, перебирали чётки из окаменевших сердец, каждое из которых сжималось и разжималось в такт несуществующему сердцебиению.

— Добро пожаловать в мою коллекцию, Василий, — его голос звучал как шёпот, но отдавался в висках гулким эхом, будто раздавался не снаружи, а изнутри черепа. — Я — Марбаэль. Хранитель Безмолвия, Собиратель Остывших Душ.

Он сделал шаг вперёд, и пол под ним не дрогнул — казалось, даже пространство не смело нарушить его бесшумное движение.

— Ты — интересный экземпляр. Душа, впитавшая Законы, но не сломленная ими. Редкость.

Василий попытался пошевелиться — и обнаружил, что не может. Его тело не слушалось, будто закованное в невидимые оковы.

— Не сопротивляйся, — Марбаэль наклонился, и его дыхание не пахло ни серой, ни тленом — только пылью древних библиотек и сухим холодом пустоты. — Здесь время течёт иначе. Здесь... всё остаётся навечно.

Марбаэль провёл рукой по воздуху — его пальцы скользнули бесшумно, будто разрезая саму ткань реальности. Между ними материализовался шахматный стол — доска из чёрного и белого мрамора, испещрённая тончайшими прожилками, напоминавшими кровеносные сосуды. Фигуры стояли безупречно ровно:

Белые — выточенные из пожелтевшей слоновой кости, с едва уловимыми выражениями ужаса на крошечных лицах.

Чёрные — отполированный обсидиан, в котором отражались искажённые гримасы самих игроков.

— Я предлагаю тебе игру, — голос Марбаэля струился, как дым. — Мы будем играть... пока ты не сломаешься. Пока скука не съест тебя изнутри. Пока ты не попросишь меня превратить тебя в ещё один экспонат.

Василий посмотрел на доску, потом на Марбаэля, потом снова на доску. Его пальцы непроизвольно сжались — где-то в глубине сознания всплыло воспоминание: он и Асмодей за похожим столом в баре, ставка — последняя бутылка адского вина...

— А если я откажусь?

Марбаэль не ответил.

Он просто махнул ладонью — и внезапно стены клетки содрогнулись, сжавшись на полметра. Воздух стал гуще, тяжелее. Потом — ещё на полметра. Пространство медленно душило его.

Выбора не было.

— Ладно, — Василий плюхнулся на стул, который вырос у него за спиной с тихим стоном. — Но учти, я играю жёстко.

Марбаэль медленно сел напротив. Его пальцы сомкнулись вокруг первой фигуры — чёрного короля, в глазах которого мелькнула крошечная искра страдания.

— Я рассчитываю именно на это.

Первый ход был за ним.

Фигура пешки скользнула вперёд с тихим скрежетом, будто кость по камню.

Игра началась.

Где-то за пределами клетки, в мире, который теперь казался Василию таким далёким, его друзья уже искали способ его спасти. Малина ругалась с кем-то, Асмодей что-то подсчитывал, Борис выпрашивал камсу...

Но пока...

Пока оставалось только играть.

...

Граница междумирья дышала непостоянством — здесь воздух мерцал, как плохо настроенная голограмма, а тени извивались в странном танце, то отставая от своих хозяев, то опережая их на несколько шагов. Камень под ногами то становился мягким, как песок, то внезапно твердел, заставляя спотыкаться. Именно в этом зыбком пространстве, где даже время текло неровно, располагался знаменитый аукционный дом «Вечность и К°» — массивное сооружение, чьи стены были сложены из застывших моментов, а крышу венчали шпили из окаменевших желаний.

Команда адвокатов продвигалась вперед в сопровождении Люциллы, которая восседала на своем жутком троне из переплетенных тел. Грешники, составлявшие ее «носилки», двигались в превосходной синхронии, их лица застыли в гримасах вечного страдания, но ни один не смел замедлить шаг — кожа на их спинах уже срослась с костями трона, образуя единый организм.

Асмодей шел рядом, скрестив руки на груди. Его обычно безупречный костюм был покрыт пылью междумирья, что явно доставляло ему невыразимые мучения.

— Почему, скажи на милость, мне нельзя вызвать своего адского коня? — проворчал он, спотыкаясь о внезапно появившуюся трещину в реальности. — Мы могли бы уже быть там!

Люцилла даже не удостоила его взглядом.

— Потому что если ты посмеешь проявить хоть каплю своей истинной силы, — ее голос прозвучал мягко, как шелк, обернутый вокруг лезвия, — я разорву тебя на части так искусно, что твои кишки будут плетеным ковром у моего порога. И если хочешь, чтобы я терпела твое присутствие, оставайся таким же жалким и беспомощным, каким выглядишь.